Изменить размер шрифта - +
Никаких других ни средств, ни источников дохода у меня нет. Пенсию мне начнут платить с будущего года, и у нас будет его пенсия плюс моя пенсия, но даже и при этом я не смогу себе позволить долго его там держать, сохраняя за собой дом. А он для меня много значит — ну, то есть дом, я хочу сказать.

— Мило, — сказал Грант.

— Ну, а что ж, нормально. Я столько в него вложила. Все эти ремонты, уход…

— Да, это я понимаю. Естественно.

— Терять его я не намерена.

— Понятное дело.

— И я его не потеряю.

— Я вас понимаю.

— Та его фирма нас обобрала подчистую, — сказала она. — Я не в курсе всяких там подробностей, суть в том, что на пенсию его буквально выкинули. И, в довершение всего, сказали, будто он должен им деньги, а когда я попыталась выяснить что к чему, он только повторял, что меня это не касается. Думаю, он отмочил какую-то дурацкую глупость. Но спрашивать его было нельзя, и я молчала. Вы же были женаты. То есть вы и сейчас, конечно… Сами знаете. А когда я только-только начала добираться до подоплеки всей той истории, мы сговорились с одними нашими знакомыми поехать отдыхать, и отменить поездку было нельзя. А во время поездки он вдруг подхватывает этот вирус, о котором никто слыхом не слыхивал, и впадает в кому. Так что он-то как раз ловко соскочил.

— Да, не повезло, — сказал Грант.

— Я не в том смысле, что он и впрямь заболел нарочно. Так вышло. Он на меня больше не злится, и я на него не злюсь. Жизнь есть жизнь.

— Что верно, то верно.

— От судьбы не убежишь.

Деловитым кошачьим движением она провела языком по верхней губе, слизнула крошки печенья.

— Меня послушать, так я просто философ какой-то, правда? А вы, говорят, были профессором в университете?

— Это давно было, — сказал Грант.

— Я-то не бог весть какая интеллектуалка.

— Да я ведь тоже, если разобраться.

— Я знаю одно: если я решила, то решила. В общем, тут и говорить нечего. Я с домом не расстанусь. А значит, буду держать его здесь и не хочу, чтобы он вбивал себе в голову, будто ему хочется куда-то еще. Возможно, это была моя ошибка — помещать его туда, чтобы на время освободиться, но другого случая могло бы и не представиться, и я рискнула. Вот так. Урок усвоен.

Она вытащила вторую сигарету.

— Спорим, я знаю, что вы думаете? — сказала она. — Вы думаете, что я корыстный человек.

— Кто я такой, чтобы судить вас. Это ваша жизнь.

— Уж это точно.

Ему подумалось, что разговор надо бы закончить на более нейтральной ноте. И он спросил, не работал ли ее муж, когда был школьником, во время летних каникул в магазине инструментов.

— Впервые слышу, — сказала она. — Я ведь не местная.

 

Подъезжая на машине к дому, он отметил, что болотистая низина, которая зимой была чуть не доверху завалена снегом, строго расчерченным тенями деревьев, уже зацвела сортирными лилиями. Их молодые, размером с блюдце, листья на вид настолько аппетитны, что их так и хочется съесть. Цветы у всех растений смотрят прямо вверх, будто язычки пламени, и так их много, желтых-желтых, что они как будто изливают свет, причем вверх, от земли к серому, затянутому облаками небу. Вспомнилось, как Фиона рассказывала ему, что они и тепло вырабатывают тоже. Порывшись в каком-то из потайных кармашков памяти, она сказала, что, если приложить руку к чашечке цветка, говорят, можно почувствовать тепло. Добавив, что она пробовала, пыталась, но не уверена, действительно ли его почувствовала или это плод воображения. А тепло притягивает насекомых.

Быстрый переход