Она припомнила кстати и целую плеяду так называемых кухарок с кислыми физиономиями — старания каждой из них прибавили в свое время седых волос миссис Шрайбер. Одни из этих кухарок умели стряпать, другие нет; но все были дамами, неприятными во всех отношениях, со скверным характером, раздражительными и делавшимися, вне зависимости от срока их службы, тиранами в доме. Некоторые из них были слегка тронутыми, прочих всего один шаг отделял от палаты с пробковой обивкой и смирительной рубашки. Ни одна из них не проявляла ни малейшего внимания к хозяйке и никогда не отступала от тех правил, которые сама же и устанавливала, исходя единственно из соображений собственного удобства…

В двери щелкнул ключ, она распахнулась настежь, и в квартиру торжественно вступила миссис Харрис, по обыкновению оснащенная своей невероятной сумкой, набитой всякой всячиной, одетая в слишком длинное, не первой молодости пальто, пожертвованное кем-то из клиентов, с украшенной цветочками шляпкой на голове — шляпка тоже досталась миссис Харрис от ее клиента (давно покинувшего земную юдоль), и ее можно было бы принять за экспонат музея древностей, если бы не очередной каприз моды, возродивший к жизни подобные диковины.

— С добрым утром, мадам! — бодро приветствовала она миссис Шрайбер. — Я сегодня пораньше пришла — вы вчера сказали, что вечером гостей ждете, так я решила, что надо бы прибраться получше, чтоб вам лицом в грязь не ударить.

Миссис Шрайбер, только что перебиравшей в памяти длинный ряд скверной прислуги, с которой ей когда-либо приходилось мучиться, миссис Харрис представилась настоящим ангелом-хранителем — и прежде чем она успела сообразить, что делает, она бросилась к маленькой уборщице, обняла ее и воскликнула:

— Ох, миссис Харрис, вы не представляете, как я вам рада! Как рада!

И тут она вдруг разразилась слезами. Вероятно, миссис Харрис, в ответ на неожиданно бурное приветствие ласково похлопавшая ее по спине, помогла ей дать выход накопившимся эмоциям. Всхлипывая и вытирая глаза, миссис Шрайбер сбивчиво заговорила:

— О милая миссис Харрис, у моего мужа — чудесные перемены! Его повысили — и мы едем в Нью-Йорк… но я так боюсь! Я просто боюсь!..

Миссис Харрис еще не поняла толком, в чем дело; однако симптомы были налицо, а уж подходящее средство она знала: она поставила свою гигантскую сумку на пол, потрепала миссис Шрайбер по руке и ласково сказала:

— Ну полно, милочка, полно. Не надо так расстраиваться. Все хорошо. Вот сейчас я вам чашечку чайку сооружу, и все будет в порядке.

Миссис Шрайбер сразу почувствовала себя лучше и ответила:

— Спасибо, только вы и себе налейте, — и вскоре обе женщины сидели за кухонным столом, потягивали свежезаваренный чай, и миссис Шрайбер рассказывала сочувственно кивающей уборщице об удаче, неожиданно свалившейся на ее мужа, о предстоящих переменах в их жизни, об ожидающей их в Нью-Йорке огромной двухэтажной квартире в пентхаусе, об отъезде через две недели и, разумеется, о бедах с прислугой. Она с жаром поведала о кошмарах, ожидающих ее по ту сторону океана. Миссис Шрайбер стало полегче оттого, что она излила свою душу, а миссис Харрис почувствовала законную гордость от очевидного превосходства британской нации и в этой области — отчего ее симпатии к американке, честно и охотно признавшей это превосходство, заметно выросли.