|
Собрал все факты, какие мог. И все они указывали в одну сторону – на одного человека. Все, что у меня набралось, я передал своему начальнику. Дальше я к этой истории касательства не имел. Материалы пошли к государственному обвинителю, а уж он решал, заводить дело или нет. Дело он завел, да иначе и не могло быть при таких уликах. Джеймса Бентли арестовали, предали суду, по всем правилам судили и признали виновным. Улики со счетов не сбросишь, присяжные прекрасно это знают. Да и не сказать чтобы они сильно терзались сомнениями. Скорее его виновность была для них очевидной.
– А для вас – нет? – Нет. – Почему? Старший инспектор Спенс вздохнул. Задумчиво потер ручищей подбородок. – Не знаю. Понимаете, никакой причины для сомнений – конкретной причины – у меня нет. Просто в глазах присяжных он тянет на убийцу, а в моих – ну никак. А в убийцах я разбираюсь лучше, чем они. – О да, тут вы специалист. – Во-первых… как бы сказать… не было в нем никакой дерзости, наглости. Ни капли. А ведь этого добра у них обычно хоть отбавляй. Такое самодовольство, куда там! Каждый убийца считает, что уж как-нибудь вотрет тебе очки. И вообще он такой ловкач, все провернул чисто, комар носу не подточит. И даже когда они сидят на скамье подсудимых и чувствуют, что головы не сносить, все равно геройство это из них так и лезет, им это прямо удовольствие! Как же, ведь все глаза – на них. Прямо звездный час. Может, им впервые в жизни выпало играть главную роль. Вот и дерзят да изгаляются. Последним предложением Спенс как бы подытожил все сказанное. – Вы ведь мою мысль поняли, месье Пуаро. – Понял, и очень хорошо. А у Джеймса Бентли ничего этого не было? – Нет. Перепуган был до смерти – это да. С самого начала. Кое-кто считает: раз боится, значит, виновен. А по мне, тут никакой связи нет. – Согласен. А каков он, этот Джеймс Бентли? – Тридцать три года, среднего роста, кожа желтоватая, носит очки… Пуаро остановил этот поток: – Я не про физические данные. Что он за человек? – Ах, это. – Старший инспектор Спенс задумался. – Такие к себе не очень располагают. Какой-то весь дерганый. В глаза не смотрит. Глядит как бы исподлобья, украдкой. В общем, для присяжных хуже не придумаешь. То пресмыкается да жмется от страха, то вдруг давай храбриться да буянить. Но все как-то не так. Он сделал паузу и доверительно добавил: – На самом деле тихоня тихоней. У меня двоюродный брат был такой. Приключится какая-нибудь неурядица – он такую небылицу наплетет, что никто в жизни не поверит. – Похоже, этот Джеймс Бентли не очень привлекательный тип. – Так и есть. Такие мало кому по нраву. Но чтобы его за это повесили – тут я против. – Думаете, повесят? – А почему нет? Ну, подаст его адвокат апелляцию, так ведь основания для нее совсем хлипкие, уцепится разве за какую-то формальность, но, боюсь, толку от этого не будет. – А адвокат у него был хороший? – По закону о защите неимущих ему в адвокаты назначили молодого Грейбрука. Малый он дотошный, старательный, что мог, то и сделал, корить его не за что. – Выходит, суд был вполне законный, и присяжные – обычные люди, как и сам Бентли, – приговорили его к смертной казни. – Именно так. Жюри присяжных – самое нормальное, обыкновенное. Семь мужчин, пять женщин, люди все достойные, порядочные. Судьей был Стейнисдейл, человек немолодой. В несправедливости, предвзятости его не упрекнешь. – Получается, что все английские законы соблюдены, Джеймсу Бентли не на что и жаловаться! – Так уж и не на что? А если его повесят за то, чего он не совершал? – Да, верно. |
