Ханли стоял чуть сбоку. «Рано еще радоваться», — думал он.
Дни шли один за другим, и ничто не мешало колонистам. Дозорные стали засыпать на своих постах, пока совсем не отказались от круглосуточной охраны. В конце восьмого спокойного дня в двери дома Ханли раздался стук. Элеонора пошла посмотреть, кто там, и Ханли услышал, как она начала говорить с кем-то заговорщическим тоном. Ласковость и мягкость этого другого голоса пробудила в нем некоторые подозрения, и он уже хотел встать со стула, когда двери хлопнули, и Элеонора запыхавшись вбежала в комнату.
— Он уходит! — закричала она.
Ханли не стал спрашивать, кто. Выбежав во двор, он увидел невыразительный в сгущающихся сумерках силуэт, который проходил мимо последних домов поселения. И через неделю о Рогане не было никаких известий. Среди колонистов пошел слух, что лишь ему одному известным способом, он поспешил на вызов из другой части Галактики. Ханли посмеивался над этим при любой оказии, но когда услышал, как об этом говорили с полной серьезностью на совещании техников, понял, что легенда о Марке Рогане живуча и не поддается никаким попыткам уничтожить ее.
Прошло два месяца. Однажды утром Ханли проснулся и понял, что Элеонора проскользнула в кровать и лежит рядом с ним.
— Мне хочется сообщить своему господину и повелителю, — начала она, придавая своему голосу беззаботный тон, — что вскоре клан Ханли увеличится.
Обцеловав ее за все времена, Ханли лежал неподвижно, погрузившись в раздумья. Если у ребенка будут черные волосы и зеленые глаза, то… то…
Он не имел понятия, что тогда он сделает. Беззвучно застонал, пожираемый ревностью, но где-то в глубине сознания одновременно родилась мысль, что таким образом человеческая раса нашла способ выжить на еще одной чужой планете.
«Завершение»
Я сижу на холме. И сижу, как мне кажется, уже целую вечность. Время от времени я осознаю, что должна быть причина тому, что я нахожусь здесь. Всякий раз, когда эта мысль приходит мне в голову, я исследую различные вероятности, пытаясь определить возможную причину моего пребывания на холме. Где никого больше нет. Уже целую вечность. И я все гляжу и гляжу на длинную и глубокую долину внизу.
Первая причина, по которой я нахожусь здесь, кажется очевидной: я могу мыслить. Задайте мне вопрос. Вычислить корень квадратный из какого-нибудь жутко огромного числа? Или кубический? Попросите меня умножить число из восемнадцати знаков на себя квадрильон раз. Пусть требуется решить задачу с точки зрения переменных кривых. Спросите меня, где будет находиться данный предмет в определенный отрезок времени в будущем, и предоставьте мне хотя бы малейшую возможность для анализа.
Для нахождения ответа мне потребуется лишь доля секунды.
Но никто никогда не спрашивает меня ни о чем подобном. Я сижу в одиночестве на холме. Иногда я рассчитываю движение падающей звезды. Иногда гляжу на отдаленную планету и слежу за ее курсом, пользуясь любым пространственно-временным способом контроля, чтобы ни на мгновение не потерять ее из виду. Но все эти действия кажутся мне бессмысленными. Они ни к чему не приводят. Что я буду делать со всей этой информацией?
В такие минуты я чувствую себя незавершенным. Мне почти кажется, что существует кто-то, для кого все это имеет значение.
Ежедневно солнце встает над безвоздушным горизонтом Земли — черным, освещенным слабым светом звезд, но и это всего лишь крошечная частичка черного, усыпанного звездами небесного свода.
Но он не всегда был черным. Я помню время, когда небо было голубым. Я даже предвидел, что произойдет подобное изменение. Я даже сообщил кое-кому подобную информацию. Только сейчас я ломаю голову, пытаясь вспомнить, кто же это был.
Это одно из моих наиболее удивительных воспоминаний: я так отчетливо чувствую, что кому-то очень нужна была эта информация. |