К тому же в данный момент не стоило ему мешать сконцентрироваться на преодолении хотя бы семи из этих восьми миль. Эта же задача была куда труднее для «Боадицеи», ибо, хотя она могла ударить куда тяжелее «Эфришена», она не могла состязаться с ним в скорости. К счастью, одним из французских фрегатов была их старая «Ифигения» (не поменявшая имени под новым флагом) — далеко не бегун. Другой был, видимо, «Эстри», чьи качества еще были Джеку неизвестны.
Однако вскорости он собирался их выяснить, что он и объявил, улыбаясь, и полез с подзорной трубой на формарс, откуда было удобнее рассматривать гонку шести растянувшихся по океану судов.
Часом позже Джек уже знал про «Эстри», что у нее умелый капитан, что она быстрее «Ифигении», но не быстрее «Боадицеи», а «Эфришен» может дать ей брамсели форы. При продолжающемся ветре «Эфришн» должен был сблизиться с противником еще до заката, а «Боадицея» — вскоре после наступления темноты. Если ветер удержится — это было главное допущение. Ибо стоит ему зайти восточнее, или с северо-востока (что иногда бывало в этих водах в ночное время) — и «Боадицея» оказалась бы под ветром у французов, вольных в этом случае идти к Порт-Луи, не опасаясь, что их прижмут к берегу. Ибо «Боадицея» была отнюдь не в лучшей форме, да и, хотя Джек предпочитал об этом не распространяться, не могла идти так круто к ветру, как многие другие корабли, проигрывая им около половины румба, несмотря на все его старания.
Однако бдение на мачте не могло ни привести ветер к юго-востоку, ни улучшить ходовые качества «Боадицеи», а потому оставалось только спуститься. Глянув на все больше удаляющиеся «Стонч» и «Оттер», он велел Сеймуру сообщить, если положение изменится, и уснул глубоким сном в мерно раскачивающемся гамаке посреди чистого пространства, что до подготовки фрегата к бою было капитанской каютой. Спал он спокойно, ибо знал, что его офицеры превосходно управляются с кораблем, а ему потребуется вся доступная острота его разума для возможного трудного, требующего быстрых решений ночного боя.
Когда он снова вышел на палубу, «Оттер» и «Стонч» были едва видны с марса, а «Эфришен» в добрых двух лигах впереди заметно нагонял французов. На второй оклик дозорный после продолжительной паузы ответил, что «Стонч» и «Оттер» исчезли за горизонтом, и, пока он отвечал, его голос заглушило неприятное хлопанье — ветер зашел со слишком острого для лиселей угла, и они громко заполоскали, несмотря на натянутые как струна булини. Пришлось их убрать, и скорость тут же упала — и вот уже «Эфришен» был в восьми милях впереди, преследуя уже невидимых в подступающей ночи противников.
Ночь была ненастной, хотя теплой — с внезапными шквалами и поднявшейся бортовой качкой, норовящей свернуть нос фрегата к северу. Лучшие рулевые встали у штурвала, а Джек стоял за их спинами рядом с отдающим указания штурманом. Чуть позже наступления темноты он заметил ракеты и синие фонари, указывавшие положение «Эфришен». Затем ничего. Час за часом лишь низколетящие облака со струями дождя, бьющие в правую скулу волны и свистящий в снастях ветер. Дальше и дальше — но ни звука из тех, что в чутком молчании пытались уловить люди на палубе фрегата.
Лишь в семь склянок ночной вахты, когда постоянный бриз сменился порывами, а затем почти заштилел, на ветре под облаками замерцали вспышки и донеслись звуки отдаленной канонады. «Господи, сделай так, чтоб он не влез в плотную свалку без меня», — пробормотал Джек, приказав править на вспышки. Страх такого развития событий заползал ему в душу в эти томительные часы ожидания, а за ним и другие мрачные ожидания — одно хуже другого. |