|
Полагаю, что я был довольно симпатичным юнцом, каких немало бродило по свету. Во всяком случае, я был хорошего мнения о себе, мне нравилось все, что меня окружало, и вселенная казалась прекрасной. Но вскоре пузырь моего самодовольства лопнул, безжалостно проколотый, - на радость всем завидовавшим моему счастью. Я поехал в Лондон на несколько дней, чтобы уладить кое-какие мелкие дела. Мои поверенные, представители старинной нотариальной конторы, к которой перешли мои дела по наследству от дяди, несколько превысили свои права, критикуя мое предприятие, и мне хотелось успокоить их насчет Грэвза. Кроме того, задумав подарить Оливии ожерелье из зеленого нефрита, оправленного в золото, я хотел, чтобы его выполнили в точности по моим указаниям. Вдобавок один из Блетсуорси, живших в Суссексе, женился, и я решил, что мне необходимо присутствовать на его свадьбе. Я предполагал уехать на четыре дня, но на третий день, женив своего родственника, решил вернуться в Оксфорд днем раньше и обрадовать Оливию своим неожиданным появлением. Теперь мы были формально помолвлены; ее мамаша "приняла" меня и лобызала с большим чувством; теперь я мог открыто подносить Оливии подарки - и купил роскошный букет цветов, чтобы сделать сюрприз еще более приятным. Я приехал вечером, пообедав в поезде, и отправился в новый магазин, - ключ от него я брал с собой, - чтобы взять свой велосипед. В квартире Грэвза, наверху, было темно, и я решил, что его нет дома. Вошел я, кажется, бесшумно и, вместо того чтобы сразу взять велосипед, некоторое время стоял посреди магазина, разглядывая его превосходную, бесподобную обстановку. Лишь в очень немногих магазинах имелись такие кресла и большой стол, заваленный книгами, точь-в-точь как в клубной библиотеке! Тут я заметил, что в конторе горит лампа под зеленым абажуром. "Должно быть, Грэвз забыл потушить лампу", - подумал я и решил сделать это сам. В комнате не было ни души. Но на большой конторке Грэвза лежало недоконченное письмо, несколько листков. Я взглянул на письмо, и мне бросились в глаза слова: "Дорогой Арнольд". Чего ради вздумалось ему писать мне письмо? Ведь он видит меня каждый день. Итак, без зазрения совести я уселся в его вращающееся кресло и начал читать. Сперва я небрежно скользил по строчкам, но скоро письмо приковало мое внимание. "Есть вещи, которые лучше объяснять в письменной форме, - так начиналось письмо, - особенно же когда это связано с цифрами. Ведь ты всегда отмахивался от цифр..." Что такое стряслось? Накануне я провел два неприятных часа в Линкольне-Инне. Престарелый Ферндайк (фирма "Ферндайк, Пантуфл, Хобсон, Старк, Ферндайк и Ферндайк"), бывший школьный товарищ моего дяди, а с материнской стороны - родич Блетсуорси, подверг такому сомнению образ действий Грэвза, что заставил меня возразить: "Ну, сэр, ведь это прямо инсинуация!" На что старый Ферндайк ответил: "Ничего подобного! Ничего подобного! С нашей стороны вполне естественно задавать такие вопросы!" - "Это совершенно излишне в отношении Грэвза", - заверил я; старый джентльмен молча пожал плечами. Странное дело, - просыпаясь ночью, я вспоминал его слова, и они звучали у меня в голове, когда после обеда я ехал в поезде. Я уразумел их по-настоящему, когда прочитал в письме своего компаньона следующую фразу: "Дорогой Арнольд! - писал он. |
