Остановившись, он закричал в Ответ что было мочи, и, вероятно, Эхо или Звук его Крика заглушили на Миг прочие, менее громкие шумы, ибо когда вновь воцарилась Тишина, слух его уловил позади близкий Топот бегущих ног, повергший его в ужас и побудивший пуститься в бегство, продолжавшееся до прихода Рассвета. Временами, вконец запыхавшись, он бросался ничком на землю в надежде, что Преследователи перескочат через него и помчатся дальше, но в таких случаях они тоже делали Остановку, и ему было слышно, как оные Твари тяжело дышат и принюхиваются на манер сбившихся со Следа Гончих Псов.
Обуянный Ужасом, он не дерзал Обернуться и попытаться выяснить, не удалось ли ему каким-либо образом Оторваться от Погони. И, словно подобного Напряжения Сил и самого по себе не было достаточно, его, вдобавок, постоянно подстерегала Опасность угодить в Ров или в одну из Ловушек, о которых ему ранее случалось слышать, а теперь выпало и воочию узреть таковые, иные но сторонам, а иные посреди Аллеи. По его словам, более Кошмарной Ночи, чем проведенная им в Лабиринте, не случалось испытать ни единому из Смертных, и ни Драгоценный Камень, лежавший в его Кошельке, ни все богатства, вывозившиеся когда-либо из Индии, не могут послужить достаточным возмещением за выпавшие на его долю Муки.
Не стану рассуждать Далее о Злосчастии, поскольку уверен, что пытливый Ум моего Читателя уже подсказал ему сокровенный смысл начертанной мною Аллегории. Ибо разве тот Драгоценный Камень не являет собой истинный Символ Удовлетворения, каковое Человек чает извлечь из Суетных Утех нашего Мира, и разве Лабиринт не есть Образ самого Мира, в коем по простодушному общему Поверью, таковое Сокровище пребывает?»
Немало подивившись тому, что ему достало «Терпения» дочитать опус до конца, Хамфриз задумался о том, не попадалась ли «Притча» его дядюшке, а коли попадалась, то не по ее ли прочтении он, проникшись неприязнью к самой идее лабиринта, велел его закрыть? С этой мыслью молодой человек отправился спать.
Следующий день начался с хлопот но усадьбе, предпринимавшихся вместе с хотя и многословным, но прекрасно справлявшимся с делами мистером Купером. Веселый и бодрый, явившись точно в назначенный час, он сообщил, что все необходимые распоряжения насчет лабиринта им даны и работы там уже ведутся, а его дочь сгорает от нетерпения, предвкушая интересную экскурсию. Кроме того, им была выражена надежда на то, мистер Хамфриз спал всю ночь сном праведника, не испытывая никакого беспокойства, а равно на то, что погода и впредь останется благоприятной. За завтраком мистер Купер разглагольствовал о картинах в столовой, указав при этом на портрет строителя храма и лабиринта. К этому холсту Хамфриз присмотрелся с интересом.
Портрет кисти итальянского художника был выполнен, когда прежний мистер Уилсон еще юным джентльменом посещал Рим, свидетельством чему являлся изображенный на заднем плане Колизей. Характерными чертами облика молодого путешественника являлись бледное, худощавое лицо и большие глаза. В руке он держат частично развернутый свиток, на котором можно было различить план круглой в сечении постройки (скорее всего, храма), а также часть лабиринта. Желая рассмотреть последний чертеж получше, Хамфриз даже встал на стул, однако недостаточная четкость изображения делала бессмысленной попытку его скопировать. Это, однако, навело Хамфриза на мысль сделать собственный план лабиринта и вывесить его в холле для удобства посетителей.
Позднее это решение окрепло, ибо когда горевшие желанием побывать в лабиринте миссис и мисс Купер прибыли на экскурсию, ему, как ни странно, не удалось провести их к центру. Садовники уже успели убрать использовавшиеся ими метки, и в этой ситуации даже призванный на помощь Клаттерхэм оказался бессилен.
— Тут ведь в чем загвоздка, мистер Уилсон… то есть, прошу прощения, мистер Хамфриз, бормотал он, — Эти лабиринты, они специально так устроены, чтобы сбивать с дороги. |