Она не ответила, что по непонятной причине задело его. И так – хотя он знал, что ведет себя, как осел – он наклонился, внимательно рассматривая ее руки.

Она немедленно отдернула их.

— Что ты делаешь?

— Проверяю наличие ногтей, — ответил он, в его голосе звучала самодовольная улыбка.

Она остановилась. Резко.

— Ты изменился.

Этого было достаточно, чтобы он засмеялся.

— Ты это только что поняла?

— Я говорю не о твоем имени, — выпалила она.

— О, тогда это должно быть мое обаятельное отношение и вид.

Ее губы сжались.

— Ты обычно не так язвителен.

Боже мой. Чего она от него ожидала?

— Молись, если ты хоть немного симпатизируешь мне, леди Амелия. Разрешается ли мне хотя бы несколько часов, чтобы оплакать потерю всего, что у меня было, дорогая?

Она села, но ее движения были робки, и она не выглядела спокойной.

— Прости меня. — Ее рот сжался, и она сглотнула, прежде чем сказать — Мне следовало быть более понимающей.

Он раздражительно вздохнул, потирая руками веки глаз и лоб. Проклятие, он был утомлен. Он не спал прошлой ночью, ни капельки, и как минимум час его бессонницы был проведен скорее из–за неудобного состояния от того, что он хотел ее. И сейчас она действовала таким способом?

— Не проси моего прощения, — сказал он, изнуренный всеми событиями.

Она открыла свой рот, но потом закрыла его. Он подозревал, что она хотела извиниться за извинение.

Он взял другую выпивку.

И снова она не поняла намека.

— Что ты будешь делать?

— Сегодня днем? — пробурчал он, зная, что она не это имела в виду.

Она одарила его раздраженным взглядом.

— Я не знаю, — ответил он в раздражении. — Прошло только несколько часов.

— Ну, да, но ты думал об этом уже около недели. На корабле ты был вполне уверен в таком исходе.

— Это не одно и тоже.

— Но …

— Ради Бога, Амелия, перестань.

Она отступила, и он мгновенно пожалел о своем взрыве. Но недостаточно, чтобы извиниться.

— Я лучше пойду, — сказала она ровным голосом.

Он, конечно же, не собирался останавливать ее. Не пытался ли он освободиться от нее? Она выйдет за дверь, и он наконец–то обретет мир и покой, ему не придется только сидеть здесь, с трудом пытаясь не смотреть на ее лицо.

На ее губы.

На ту крапинку на губах, которой ей нравилось касаться языком, когда она волновалась.

Но когда она встала, что–то сжалось у него внутри – та раздражающая маленькая частичка чистоты, которая отказывалась дать выход его остальным индивидуальным качествам.

Черт возьми.

— Тебя кто–то сопровождает? — спросил он.

— Мне никто не нужен, — ответила она, явно не впечатленная его тоном.

Он встал, его стул громко процарапал пол.

— Я провожу тебя обратно.

— Я уверена, что сказала…

Он взял ее руку, немного грубее, чем намеревался.

— Ты – незамужняя женщина, одна на чужой земле.

Она с недоверием посмотрела на него.

— Я приехала на лошади, Томас. Если бы не она, неужели я бы путешествовала по дорогам одна.

— Я провожу тебя, — повторил он.

— Ты будешь воспитан?

— Воспитанность – единственная вещь, которую я не могу потерять, — сухо сказал он. — Кроме того, я был бы счастлив оставить тебя в покое.

На мгновение он подумал, что, возможно, она бы поспорила с этим, но ее врожденный здравый смысл взял вверх.

— Очень хорошо, — сказала она, дыша с нетерпением.