— Может быть, отвечал последний с неудовольствием:- но прежде чем опрокидывать что-либо другое, заплатите за грог.
— Вот видите, начал гробовщик, дружески кивнув головою парикмахеру:- я полагаю, что вы ошибаетесь. Мой хозяин делал гроб горничной этого лорда, лет двадцать тому назад. Не думайте, господа, что я этим горжусь, хотя это было бы очень естественно; но я ненавижу титулы. Я уважаю камердинера лорда не более, чем почтенных лавочников, находящихся в этой комнате, не более, чем мистера Клипа. Поэтому, лорд этот должен был родиться после того, что умер Поп, и, следовательно, они не могли жить в одно время. Из всего этого я смею вывести, что Поп никогда не видал, не щупал и не нюхал книги, принадлежавшей этому лорду. Примите мою сердечную благодарность, господа, за то любезное терпение, с которым вы слушали меня, и я не нахожу лучшаго средства вас за это отблагодарить, как замолчав, тем более, что я вижу перед собою гораздо более компетентнаго авторитета в литературных вопросах. Я редко говорю комплименты, господа, и потому каждый мой удар имеет тем больший вес.
— О, мистер Мургатройд! кого вы собираетесь бить? произнес новый посетитель, только-что вошедший в дверь:- я решительно не одобряю людей, выходящих из себя, когда они сидят перед пылающим камином в такую холодную ночь. Очень неблагоразумно вызывать испарину в такой мороз. Отчего вы пришли, сэр, в такое физическое и умственное волнение?
Такую философскую речь произнес мистер Роберт Больтон, молодой человек, с несколько болезненным и очень развратным выражением лица. Его одежда отличалась удивительной смесью приличия и неряшливости, простоты и чванства, новизны и старины. Он наполовину был одет по зимнему и наполовину по летнему. Шляпа его была совершенно новомодная à la d'Orsay; панталоны когда-то были белые, но пятна от грязи и чернил придали им гороховый цвет; на шее у него красовался высокий, тиранический черный галстух, а вся его фигура была скрыта длинным коричневым пальто, застегнутом на все пуговицы до самаго горла. Его мизинцы выглядывали из черных лайковых перчаток и большие пальцы на ногах позволяли себе ту же безцеремонную свободу. Что же касается о его нижней одежды, то это была тайна обитаемаго им чердака. Он был невысокаго роста и не отличался хорошими манерами. Однако, все присутствующие очень обрадовались его появлению, и он поклонился посетителям таверны покровительственным тоном. Парикмахер посторонился и дал ему место между собою и толстяком. Через секунду ему подали кружку портера и трубку. Разговор сам собою прервался. Все ждали с нетерпением, что скажет мистер Больтон.
— Сегодня случилось страшное убийство в Вестминстере, произнес он.
Глаза всех устремились на джентльмэна, строчившаго газетные столбцы.
— Булочник сварил своего сына в котле, прибавил мистер Больтон.
— Господи! воскликнули все в один голос с неописанным ужасом.
— Да, сварил, так-таки и сварил, господа.
— Дайте нам все подробности, сэр, воскликнул парикмахер.
Мистер Больтон выпил глоток портера и затянулся раза три табачным дымом, вероятно, чтобы доказать все превосходство над лавочниками джентльмэна, имеющаго сношения с прессой. Потом он торжественно начал:
— Убийца — булочник, господа. (Все присутствующие взглянули на булочника, бывшаго на лицо, а он вопросительно посмотрел на мистера Больтона). Жертва его — родной сын, а, следовательно, это был сын булочника. Гнусный убийца имеет жену, которую он в пьяном виде постоянно пихает, толкает, бьет, а, лежа в постели, даже часто душит, забивая ей в рот простыню.
— Какой ужас! воскликнули слушатели, а разсказчик подкрепился новым глотком портера.
— Следствие открыло, господа, продолжал он: — что вчера вечером булочник Сойер вернулся домой, наклюкавшись пивом до безчувствия. Г-жа Сойер, как примерная жена, втащила его в спальню и уложила в их общую, супружескую постель. |