И, пройдя по дорожке ко второму зданию, вытащил из-под жилета ключи, открыл тяжелую деревянную дверь и исчез внутри.

— Очень уж вольно вы с ключами обращаетесь, — заметил Грейтхауз, вылезая из фургона. — Не удивлюсь, если все ваши психи в один прекрасный день сбегут в лес. Что вы тогда делать будете?

— Приведем их обратно. — Хальцен затянулся трубкой и выдохнул в сторону Грейтхауза клуб дыма — это была не первая их словесная стычка. — Из них мало кто убежит. Похоже, вы не понимаете, что почти все наши пациенты — дети.

Грейтхауз достал из светло-коричневого сюртука конверт и показал его, не выпуская из рук:

— Вот это мне подсказывает, что как минимум один из них не слишком похож на ребенка. Мы с вами должны подписать эти бумаги.

— Тогда заходите.

Мэтью привязал лошадей к коновязи, отпустил тормоз и прошел за Хальценом и Грейтхаузом в первое здание, где были кабинеты врачей и приемная. Внутри имелись два письменных стола, стол для заседаний, шесть стульев, картотечный шкаф и заставленные книгами полки. Пол покрывал зеленый шерстяной половик. Хальцен закрыл входную дверь и жестом пригласил всех к столу, где находилось перо с чернильницей. Другая дверь в задней стене вела в помещения, где Мэтью по первому визиту помнил осмотровую и место хранения лекарств и медицинских инструментов.

— Давайте бумаги, — сказал Хальцен.

Грейтхауз сломал печать лорда Корнбери. В пакете лежала связка из трех официальных документов, какие Мэтью видал в годы работы клерком у магистрата Пауэрса. Грейтхауз нашел документ и копию, на каждой из которых должны были стоять четыре подписи, Хальцен бегло их просмотрел, подписал каждый, потом Мэтью добавил свои подписи. Грейтхауз обмакнул перо и тоже расписался на копии, как вдруг распахнулась входная дверь. У Грейтхауза дрогнула рука — подпись превратилась в росчерк.

Пациент — будущий узник — вошел в комнату, сопровождаемый доктором Дэвидом Рэмсенделлом и держащимся на расстоянии Джейкобом.

Мэтью показалось, что в комнате стало холодно.

— Хм! — сказал вновь прибывший с холодным презрением. Он посмотрел на бумаги о передаче, и особенно внимательно — на три уже стоявшие там подписи. — Меня передают как обыкновенного преступника? Стыд и срам.

Грейтхауз с каменным выражением лица посмотрел ему в глаза.

— А ты и есть обыкновенный преступник, Слотер.

— О нет, сэр, — ответил тот с едва заметной улыбкой и насмешливым поклоном. Руки Слотера были связаны впереди кожаными манжетами с висячим замком. — Ничего обыкновенного во мне нет, сэр. И я буду очень вам признателен, если отныне вы будете ко мне обращаться, как подобает воспитанному джентльмену: «мистер Слотер».

Никто не засмеялся. Никто — кроме самого Слотера, посмотревшего на Мэтью, на Грейтхауза, снова на Мэтью светло-голубыми глазами. В глотке его зарождался медленный, глубокий смех, похожий на ритм похоронного колокола.

Глава седьмая

— Очень рад, что ты так хорошо умеешь себя веселить, — заметил Грейтхауз, когда стих гулкий смех Слотера.

— У меня колоссальный опыт себя веселить. И в квакерском учреждении, и в этой достойной гавани у меня было немало времени для самых забавных мыслей. Я благодарен за ваше внимание, мистер…

Слотер шагнул к столу с явным намерением посмотреть на подпись Грейтхауза, но тот быстро убрал оба листа.

— «Сэра» будет достаточно, — сказал он.

Слотер улыбнулся и снова коротко поклонился.

Но прежде чем высокий, худой и бородатый доктор Рэмсенделл взял перо у Грейтхауза, чтобы поставить подпись, Слотер резко повернулся к Мэтью и произнес непринужденно и дружелюбно:

— А вот вас я помню прекрасно.