Ей вдруг стало жаль себя.

Неужели даже в самом конце для нее не найдется немного света? Пусть даже совсем чуть-чуть. Искорки, теплой руки, утешающих слов, знания о том, что после всей это боли ее путь не прервется — проляжет дальше. По зеленой траве…

К дрожи от холода прибавилась другая, нервная — впервые за последние четверо суток по щеке Тайры скатилась одинокая горячая слезинка.

За смертью должна следовать жизнь. Смерть, жизнь, смерть, жизнь… круг должен продолжаться, иначе незачем… Иначе все было впустую.

— Не могу, не могу… не могу…

Получившая, наконец, ответ, дрожащая тень начала медленно таять.

Там, снаружи, занимался рассвет, а у стены в камере сидела забывшая, как выглядит солнечный свет пленница, потрескавшиеся губы которой, даже после того, как муар исчез, продолжали шептать «не могу… не могу… не могу…»

С ужасом наблюдали за тем, как сквозь прутья решетки утекает в светлеющий коридор ночной мрак, широко распахнутые, немигающие глаза; скребли по одному и тому же месту заиндевевшие от холода скрюченные пальцы.

После изматывающей ночи, после того, как истратила последние силы на призыв и все это время в ожидании шороха подошв охранников так и не смогла уснуть, Тайра не чувствовала собственного тела. Ни рук, ни ног, ни эмоций.

Она продолжала лежать на земле без движения и тогда, когда послышались голоса, но не охранников, а колдуна. В сопровождении Уду.

— Вот она. Заключенная, про которую я говорил.

Шуршал по пыльной земле расшитый золотом длинный подол туру.

— Уверены ли вы, милейший, что она — та самая?

— Посмотрите сами. Вы же понимаете, что я не стал бы вызывать вас из дворца по пустякам?

— Я надеюсь. Путь из Оасуса был долгим, и я надеюсь не пожалеть, что проделал его.

— Не пожалеете, уверяю вас…

— Не тратьте слова — дайте на нее взглянуть.

Голос незнакомого ей человека скреб по сознанию железной пятерней, и он — этот голос — приближался. А спустя минуту Тайра ощутила и взгляд — тот моментально пробрался под кожу и, несмотря на отсутствие в теле сил, заставил вздрогнуть и застонать.

Больно… Пустите… Сухие губы зашевелились, но не издали ни звука. Пустите!

Внутренности скрутило; чужие глаза рассматривали ее изнутри, словно голую — щупали, ползали по коже и под ней, касались сердца, разума, пытались пробраться в те слои, которых она никому и никогда не позволяла касаться.

Проклятый Уду… Больно! Уходи… Уходи, черная душа, не смей смотреть внутрь…

Спустя несколько секунд нестерпимого ощущения потрошения со стороны решетки послышалось довольное мычание.

— Хороша-а-а…. Какой источник, какая сила…

— Я же говорил! — Залепетали рядом. — Я знал, что вам понравится.

— Вот только вы довели ее до крайности — какой прок от полумертвого тела? Она едва дышит.

— Я все исправлю! Сейчас же прикажу принести ей воды и накормить. К моменту путешествия она будет полностью готова, обещаю!

Ненавистный взгляд, который, было, отпустил, вернулся вновь — Тайра захрипела от боли, принялась елозить по полу и начала задыхаться.

— Великолепно… — Бубнил кто-то сбоку. — Чудесно. Она мне нравится. Такую можно долго использовать. Годами.

— Правитель будет доволен, смею полагать? Ведь правитель ценит, когда…

— Ценит. — Жестко прервали Брамхи-Джаву. — И не оставит вас без награды, будьте уверены.

— Мне только в радость — в радость служить Великому…

— Все! — Раздался хлопок в ладоши; терзающий взгляд исчез.