|
Такими желаниями больше грешны женщины, мужчины несравненно реалистичнее, им бы сейчас было удобно и всё на месте, включая жену, ну и хорошо, чего еще желать. А старухи… они добьются в конце концов, что останутся у разбитого корыта и будут соображать, как его получше и надежнее заклеить, чтобы еще послужило. Но это вообще о старухах, не о нашей. Нашу зовут Марина – молодежное такое имя, но уж какое есть, а старика зовут попроще – Алон, что означает дуб. Он и похож на дуб – основательно и крепко скроенный, с прямой спиной и все еще темноволосый, почти не седой. Друг друга они называли несколько по-другому, он ее Марочка, или просто Мара, она его Аликом, а когда недовольна им бывала, то Алоном.
* Однажды, ближе к вечеру, когда тьма быстро падает на дома, улицы, скверы и на весь маленький городишко, и погода к тому же выдалась промозглая и туманная, Мара спешила домой из клуба пенсионеров, где по четвергам она пела в хоре. Спешила так, что упала, и сильно ушиблась о низкий бордюрчик. Стала подниматься и почувствовала, что ей помогают встать. Перед Марой, крепко придерживая ее под локоть, стояла высокая женщина в длинном темном плаще и пристально смотрела из-под надвинутого на лоб капюшона. Возраста она казалась непонятного, да и темно было, только большие глаза пугающе сверкали на бледном, по контрасту с черным капюшоном, лице. Неизвестная вонзилась взглядом в Мару, как прострелила. Наклонилась ближе и заговорила глухим голосом: «Знаю я, чего ты хочешь, о чем думаешь ночами…». «Ночью я сплю», – пискнула Мара, ощущая, как дрожь уже пробирает ее то ли от страха, то ли неясного предчувствия восторга. «Спишь-то ты спишь, но и во сне желаешь этого, страстно желаешь, меня ты не обманешь, не старайся». От жути происходящего Мара молчала. Глядела под черный капюшон выжидающе. Незнакомка опять грозно полыхнула глазищами и прошептала Маре в самое ухо: «Будет тебе, будет, исполнится твое желание, уже скоро, совсем скоро ты вернешься туда… верь мне!». Мара задрожала. Смутная надежда заползала в самое сердце. «Только чтобы по-другому всё было, по-другому», – сказала она громким шепотом, не помня себя и зажмурила глаза, чтобы не видеть ужасного белого лица со сверкающим взглядом. Неизвестная подтолкнула ее, хихикнула злобно-радостно и заявила: «А теперь позолоти ручку!». Мара нервно пошарила в сумке, вынула кошелек и протянула ей хрустящую бумажку, та схватила, отпрянула резко от Мары и пошла как полетела, будто не касаясь асфальта, и Мара только услышала удаляющийся и тающий в тумане смех. «Вот цыганка-то, обдурила как, я ведь, кажется, большую денежку отдала», – придя в себя только у своего дома, сокрушилась Мара. А по телу всё еще ползли последние мурашки. Она взялась рукой за холодную железную калитку и… калитка уплыла из-под рук Мары, исчез хостель со светящимися окнами, исчезло всё. * Цыганка или не цыганка то была, но всё сделалось, как она предсказала и как мечтала втайне много лет Мара. Но всё как-то не так, будто навыворот, будто посмеяться над Марой она хотела. Потому что оказалась Марина в том месте и в том времени, о котором тайно мечтала, но не одна. То есть, она и хотела, чтобы не одна, иначе к чему мечтать было, но рука, которая придерживала ее ласково за талию, была рукой Алона, а вовсе не… А где же тот, другой… А если он сейчас подойдет, а она уже замужем?.. Вдруг всё для Марины настолько перепуталось, обуял страх, что они оба окажутся рядом, одновременно, и что делать тогда, как быть с Алоном? Марине никак не удавалось посмотреть на правую руку Алона – есть там кольцо или еще нет. Но все же она исхитрилась, взяла как бы рассеянно его ладонь, перебирая пальцы… кольца не было. Она прислушалась к себе, словно просветила внутрь себя рентгеном. Высвободилась из рук Алона – нет, не мужа, еще не мужа! – и сказала холодно: «Ты иди… мне тут кое-куда надобно…». |
