|
Колякин уже и не удивлялся. Его рассудок просто фиксировал происходившее, утратив, кажется, способность чему-либо удивляться. А площадка для съёмок третьеразрядного ужастика всё тянулась и тянулась кругом, и конца-краю ей не было. Кровь, раскиданные кости, обрывки одежды… Горел барак двенадцатого отряда, на крыше клуба отбивались ступерами, из библиотеки раздавался нечеловеческий визг. Казалось, ад уже взошёл на землю, и уже небо как свиток, и как власяница — Луна, и навсегда убиты любовь и надежда, и уже погасло солнце, и нету пути… Но, как оказалось, выражение «глаза страшатся — руки делают» относится не только к неприподъёмной работе. Постепенно беглецы миновали жилую зону, пробрались на производственную и припустили рысцой к металлическому цеху. Бежали, впрочем, недолго. — Стоп! — вдруг вскинула руку Мамба, в её голосе слышалась отчётливая тревога. — Там эти твари, они ждут нас. Их десятка три. «Там» — это за высоким штабелем брёвен, громоздившимся у лесопильного цеха. — Да откуда тебе знать, ты же не местная, — начал было Ржавый, но тут, как и предсказала Мамба, брёвна зарокотали и покатились, этак картинно, словно в низкобюджетном боевике, и показался пёстрый, но очень слаженный взвод. Зэки, вольняшки, контролёры… По-разному одетые, они всё равно выглядели близнецами: мутные глаза, неестественно оскаленные зубы, резкие и опасные, словно у матёрых хищников, движения. Одно слово — стая. С леденящим душу рёвом они бросились вперёд… Только не на тех нарвались. Клацнули затворы, и острые пули со стальными сердечниками веером ушли в цель. На таком расстоянии промахнуться было сложно… Кое-как отдышавшись, беглецы сменили отстрелянные рожки и, унимая дрожь в руках, двинулись дальше. Прочь от груды мёртвых тел, прочь от запаха бойни… И вот он наконец, металлический цех, облезлый, приземистый, допотопный. Он выпускал нехитрый бытовой инвентарь: лопаты вроде той, что послужила Колякину «алебардой» в свинарнике, а также шайки, вёдра, поддоны, лейки, корыта. Местные охотно покупали эту продукцию, считая её достаточно качественной при скромной цене, но на большом рынке, где уже присутствовал «Фискарс»[196], делать с ней было нечего. Глобализация требовала своего, и с подачи лучшего друга ФСИНа пещёрского зама по строительству, было начато возведение нового цеха. Огромного, просторного, оборудованного по последнему слову. Чтобы выпускал и переносные гаражи, и железные двери, и крылья для иномарок… — Хорош, прибыли! — Ржавый остановился возле навеса, под которым копились отходы производства: обрезки уголка, куски труб, полоски металла, щетинившиеся ржавыми заусенцами. Воровато оглядевшись, авторитет поманил Абрама синим татуированным пальцем: — А ну-ка, земеля, подсоби! Вдвоём они сдвинули железный лист, заваленный строительным хламом. Под ним разверзлась дыра вроде той, в которую лазила Алиса. — Вот и метро. — Ржавый с гордостью подмигнул и вытащил из-под хлама тщательно свёрнутый пластиковый пакет. — Конечная остановка — станция Воля! В пакете обнаружились фонарь, нож, сотовая трубка и комплект цивильной одежды. Без могущественной продажной руки здесь явно не обошлось. «Во бардак у меня на зоне!..» — горестно подумал майор и не удержался, придвинулся к Ржавому: — Кто? — Да какая теперь, на хрен, разница? — пожал плечами рецидивист. — Ты ведь, гражданин начальник, нашу жизнь знаешь. Всё продается, всё, блин, покупается… Ладно, хорош базарить, двинули в подкоп. Я в голове, за мной амбал, затем чёрная фрау, следом Сердюков, дальше Чёрный Болт, потом ты, гражданин начальник. |
