— Ты больной? — не владея собой, выкрикнул Макеев. Он подскочил из-за стола, метнулся к Алеше и постучал костяшками пальцев по его лбу. — И это ты заявляешь мне, своему тренеру, накануне чемпионата? Да я тебя… А ну бегом на тренировку, я кому сказал?

Каменно-спокойное, невозмутимое лицо брата словно расплывалось перед ним. Он почти с ненавистью вглядывался в эти правильные черты лица, в эти мальчишеские сурово сжатые губы, в сделавшиеся вдруг чужими голубые глаза. Хотелось одновременно избить его, искалечить, что угодно, лишь бы выбить всю эту дурь, и в то же время прижать к груди, обнять крепко, до боли. Господи, а мальчишка ведь даже не представляет, что сейчас творится в душе у старшего брата, как трещит и рушится любовно выстроенный мирок.

Алеша уперся рукой в плечо брата, надавил, заставляя Макеева отступить.

— Леня, с тобой очень тяжело, — все так же невозмутимо объяснил он. — Ты давишь, ты дышать не даешь. Я только теперь это понял. Извини, но это все. В спорт я не вернусь.

Алеша произнес это отрывисто, решительно и быстро вышел из кухни. Леонид бросился за ним, налетел плечом, тем самым, травмированным, на дверной косяк, скривился от острой боли и, сжимая плечо ладонью, яростно выкрикнул:

— Сволочь! Я все тебе дал, всем пожертвовал! Как ты можешь все бросить? Бросить… меня?

Неожиданно он почувствовал легкое прикосновение и обернулся. Лариса, не выпуская его запястья, медленно покачала головой.

— Оставь его, Леня. Он не передумает, — тихо выговорила она.

— Откуда ты знаешь? — тупо спросил Макеев.

— Вот откуда! — она сурово, как Алеша, сжала губы и указала пальцем на образовавшуюся складку у рта. И только сейчас Леонид рассмотрел, как удивительно похожи друг на друга его мать и младший брат. — Он все решил, можешь мне поверить.

* * *

Теперь все кончено, раз и навсегда. Леонид продолжал как-то жить — вставать по утрам, заниматься с другими учениками, встречаться с Марианной. Но забыть о предательстве брата — внутри себя он именно так определил его поступок — не мог. Забыть, пережить, смириться — это оказалось совершенно невозможным. До чего же мучительно было жить в одной квартире, слышать, как он ходит по своей комнате, включает музыку, открывает окно, ложится на кровать, и каждую секунду мучиться от невыносимо выжигавшей нутро обиды, застилавшей глаза ненавистью. Кажется, теперь он только обрадовался бы вести о том, что брат хочет жениться и уйти из дому.

С Алешей он не общался и понятия не имел, чем брат живет, что делает. Случайно, из телефонного трепа матери с подругой узнал, что тот, оказывается, устроился в кино, в каскадерскую группу Олега. Вот, значит, как, удружил ему старый приятель. А, ладно, пошли все! Пусть катятся! Как бы устроиться, чтобы никогда никого из них не видеть, свалить от этих надоевших физиономий?

В начале зимы неожиданно позвонил Валерий Павлович и предложил Лене работу в Америке. Макеев поначалу даже не поверил, слишком уж сказочными казались обрисованные бывшим тренером перспективы.

— В стране-то сам видишь, что происходит, — живописал Валера. — Перестройка, гласность… Со Штатами мы теперь лучшие друзья. Ну а наш спорт всегда был на уровне. Вот они и решили пригласить пару наших ребят тренировать их сборную по гимнастике. Я-то сам не могу, но тебя, если хочешь, порекомендую. Что скажешь?

Макеев согласился, почти не раздумывая. Еще бы! Дома его больше ничто не держит, а свалить в Штаты — да кто об этом не мечтает? Нужные документы оформил быстро, необходимые бумаги подписал.