– Смотри, какие мягкие подлокотники – пациент может положить сюда руки.

– Да…

– А это облегчает боль. Вроде бы пустяки, но так пациент расслабляется процентов на десять больше, чем обычно.

– Да?

– А подставка для ног, погляди… высота регулируется. Как в Эр-Франс в первом классе.

– …

– Вот погоди, еще немного – и визит к стоматологу станет сплошным удовольствием.

Тут уж я промолчал. Да Эдуар и сам, похоже, понял, что хватил лишку. Впрочем, для стоматолога такая любовь к своему ремеслу и такая забота о пациентах весьма похвальна. Его профессиональный пыл не мог меня не тронуть, так что я, поначалу равнодушный к его драгоценному креслу, невольно заинтересовался. И даже задал несколько вопросов. Эдуар просиял, и мы еще довольно долго, как фанатичные креслопоклонники, созерцали это чудо техники.

На полпути в ресторан Эдуар вдруг остановился:

– Но… ты что, сегодня не работаешь?

– Взял день отгула.

– А-а… понятно… – сказал он, помрачнев. – Надеюсь, ничего серьезного?

– …

– Ты что-то хочешь мне сказать?

– Да нет.

– Являешься без предупреждения и хочешь, чтобы я поверил, будто ты ничего не собирался мне сказать?

– Но так и есть – ничего! Просто взял и заглянул к тебе. Как раньше.

– Но ты и раньше так не делал.

– Тогда допустим, я решил начать.

Это правда. Я никогда не заходил к нему вот так – ни с того ни с сего. Наша дружба носила характер строго размеченной пунктирной линии, и было неизвестно, к чему приведет моя попытка отклониться в сторону: сможем ли мы дружить в не отведенных для приятельского общения обстоятельствах. У Эдуара, как и у меня, все в жизни развивалось предсказуемо. У него даже был свой постоянный столик в ресторане. Поражаюсь людям, которые любят обставлять свой быт такими указателями. Лично мне было бы неприятно появляться там, где меня легко найти и опознать, ведь это значит, что придется разговаривать, а я не всегда готов к изящному трепу. Хотя вряд ли кто-нибудь догадывается, что я чураюсь устойчивых привычек из робости. В этом смысле Эдуар – полная противоположность мне: он обожает, чтобы его узнавали, обращали на него внимание, выказывали уважение. С хозяином ресторана он был на ты. “Как дела? – А у тебя?” – приветствовали они друг друга. За обменом любезностями следовала краткая, не дольше минуты беседа – общие слова о политике, о погоде, – этакое скоропалительное словоизвержение; и все завершалось заказом. Впрочем, в этом неизменном ритуале оставалась незаполненная ячейка, предназначалась она блюду дня. Варианты чередовались, снабжая организм завсегдатая ежедневной толикой адреналина. “Ну, что у нас сегодня?” – спрашивал Эдуар, и в глазах его зажигался азартный огонек.

Думаю, Эдуар частенько заглядывал сюда и в одиночку. Так и представляю себе: вот он сидит, поедает фрикадельки и листает финансовые хроники в “Фигаро”. Газета ему нужна, чтобы создавать имидж солидного бизнесмена, озабоченного финансовыми вопросами, тогда как на самом деле ему было в высшей степени плевать на биржевые фортели. И верно, каждый раз он пялился на соседок – трех дам, судя по всему, тоже постоянных клиенток. Они же наверняка каждый день перемывали косточки сослуживцам, – в ресторанах, где кормят по талонам, ничего никогда не меняется. Первая дама выбирала вслух и, готов поспорить, начинала со слов: “Что бы такое взять сегодня… может, пиццу или пасту?” А чуть погодя отметала искушение: “Нет, это вредно. Лучше салатик”. В подругах тоже просыпался стыд, и они по ее примеру тоже заказывали салатики – ни пасты, ни пиццы никому не доставалось, и так каждый день.