Но для себя я делала выводы. Давала себе обещания насчет еды.

Знаете, все проходят через мечты на тему «Вот подождите! Вот я вырасту!..»

Очень много проектов по поводу моего вырастания было связано именно с едой.

Ну, во-первых: я никогда не буду есть больше, чем мне хочется.

Во-вторых: я никогда не буду заставлять своих детей есть. Не сяду вот так вот с вилочкой и не стану запихивать им в рот куски, когда видно же, что они уже не могут.

В-третьих, я никогда-никогда-никогда не буду есть суп!

С супами моего детства связано много печальных историй. Я их не любила. Особенно в детском саду. Ну — они были там невкусные и некрасивые. Быстро остывали, и белые круги жира плавали на поверхности. Гадость!

А воспитательницы на меня злились и оставляли за столом, пока я все не доем. Бывало, даже наказывали, не брали на прогулку. И я сидела одна и роняла детские слезы в тарелку с ненавистной жижей.

Думаете — доедала? Нет! Ни за что! Это было просто невозможно. Почему я должна запихивать в себя этот белый жир? За что? Что я такого сделала?

И вообще — зачем супы?

А когда я пошла в школу, начался новый этап.

Газ мне включать не разрешалось. Но меня все равно ждал теплый обед. Суп — в термосе. А второе — в укутанной полотенцами и одеялами сковородке.

Cуп пропитывался запахом пробки от термоса. Есть его возможным не представлялось. Он вонял. И я совершала преступление, прекрасно понимая, что поступаю очень плохо. Я выливала содержимое термоса в унитаз.

Я была сознательным членом общества. Я понимала, сколько в мире голодных детей, которые были бы счастливы съесть этот любовно приготовленный для меня суп. Но где эти дети? Не доедешь, не доскачешь… Суп отправлялся в унитаз.

Таковы были правила игры. Если бы я честно оставила суп нетронутым, разразилась бы трагедия. Точно говорю: пробовала жить по-честному пару раз. Просьбы не оставлять мне суп в термосе ни к чему не приводили… Вот я и… Приспособилась…

И каждый раз, выливая суп, я давала себе слово: вырасту — супы ни-ни. Их не будет в моей жизни. Должна сказать, что много лет я следовала этому обещанию!

Второй же грех — до сих пор мне самой не понятен. Пишу о нем исключительно ради того, чтобы кого-то предупредить: в раннем подростковом возрасте ребенок в очень многих вещах совершенно не может отдавать себе отчет и действует бессознательно.

Итак. Я возвращалась домой из школы, чувствуя огромную усталость. Мне совсем не хотелось есть. Мне совсем не хотелось спать. Я чувствовала опустошение. Я была приучена к нескольким главным правилам возвращения домой: первое — сменить обувь, на улице грязно; второе — вымыть руки и лицо; третье — снять школьную форму и повесить ее на вешалку в шкаф, чтобы она не помялась.

Дальше полагалось пообедать.

Я не делала ни первого, ни второго, ни третьего, ни четвертого…

Я шла на кухню и зажигала газ. Потом я ставила на огонь пустую жестяную банку из-под консервов и «производила химические опыты». Пишу в кавычках, потому что просто не знаю, как иначе назвать то, что я творила. Я наливала в банку, например, одеколон, сыпала соль, сахар, кидала туда куски гуталина, какую-нибудь пластмассовую штуковину — все, что в голову придет. И смотрела, что будет.

Иногда не происходило ничего. Ну, просто жидкость закипала, шипела, бурлила, шел пар… И все.

Но чаще… Чаще полыхмякало так, что мама не горюй! Буквально до потолка могло подняться пламя. Оно поднималось, вспыхивало и опадало. К счастью. Вообще-то после первого такого вспыхивания я стала подстраховыватья: ставила рядом с собой полный чайник.