– Почему ты вздыхаешь? – снова спросил он.

– Да просто так, отстань.

– Нет, скажи.

– Ну… ты все время боишься, что тебя бросят или обойдут, и ты ни капли благодарности не испытываешь за то, что имеешь в жизни. Ты с отличием окончил школу и будешь бесплатно учиться в прекрасном университете. Ладно, может, ты больше не вундеркинд. Ну и хорошо. По крайней мере, ты уже не ребенок. Ну, теоретически.

Колин жевал. Ему нравилась водоросль, которой были обмотаны роллы: в меру жесткая, с терпким привкусом соленой океанской воды.

– Ты не понимаешь, – сказал он.

Катерина положила палочки на край блюдца с соевым соусом и с безграничной досадой посмотрела на него:

– Почему ты все время так говоришь?

– Потому что это правда, – ответил он.

Катерина ловко орудовала палочками, но она не понимала его.

Колин не был вундеркиндом – он оставался им.

Он хотел спросить Катерину, любит ли она его по-прежнему, но поборол в себе это желание, потому что больше слов «Ты не понимаешь» ее раздражали только слова «Ты меня любишь?».

Через семь секунд он все-таки решился:

– Ты все еще любишь меня?

– Да ладно тебе, Колин! Школа позади, мы счастливы. Радуйся!

– Ты боишься мне признаться?

– Я люблю тебя. – Она ни разу не говорила ему эти слова в таком порядке. – А из слова «суши» можно сделать анаграмму? – спросила она.

– Ус… ус… – замялся он.

Катерина улыбнулась:

– Ты не устаешь от моих дурацких вопросов?

– Нет. Я от тебя никогда не устаю, – сказал он. Ему захотелось добавить, что иногда ему кажется, будто она его не понимает, что он переживает, когда они ссорятся, и что она давно не говорила, что любит его. Но он промолчал.

– Придумал бы к «усу» еще что-нибудь, и мы могли бы поиграть в «Представь ситуацию».

Игру изобрела Катерина. Колин подбирал анаграмму, а Катерина – придумывала ситуацию, в которой эти слова могли бы встретиться.

– Ладно, – сказала она. – Обойдемся усом. Значит, один парень поехал рыбачить и поймал сома. Сом, конечно, отравлен пестицидами и всякой дрянью, но парень все равно везет его домой, потому что решил, что, если хорошенько его зажарить, ничего не будет. Он его моет, чистит и оставляет на кухонном столе, потому что ему позвонили. Поговорив, он кладет трубку, возвращается на кухню и видит, что его маленькая сестренка держит в руке большой кусок сырого сома и жует. А потом показывает на голову этой рыбины и говорит: «Вот это ус!»

Они засмеялись, и у Колина улучшилось настроение.

Позже они на цыпочках прошли в его дом. Колин поднялся наверх, чтобы сказать маме, что он вернулся, умолчав, правда, о Катерине, хотя это, возможно, было важно. Они забрались в постель, стянули рубашки и стали целоваться. Потом Катерина спросила:

– Ты правда расстроился из-за того, что окончил школу?

– Не знаю. Я не уверен, что моя жизнь стала бы лучше, если бы я все сделал по-другому – например, поступил бы в университет в десять, как, кажется, хотел папа. Мы тогда наверняка не были бы вместе. И я бы не познакомился с Гассаном. Многие вундеркинды пашут, пашут, пашут – и загоняют себя в тупик еще похлеще, чем я. Но некоторые становятся Джоном Локком или Моцартом… А у меня больше нет шансов стать Моцартом.

– Кол, тебе всего семнадцать… – Катерина снова вздохнула.

Она часто вздыхала, но ничего плохого не могло случиться, потому что было так приятно, когда она клала голову ему на плечо, а он убирал шелковистые светлые пряди с ее лица.