Снова нежность, снова она говорила, что я для нее особенный, а не первый встречный.

– Ну? – спросила она, глядя мне в глаза.

Что можно ответить женщине, которая готова принародно тебе отдаваться, снова сверкать голой попой, только чтобы выручить из беды?

– Ладно, я попробую.

– Вот и молодец, правильно, завтра начнем тренироваться.

– Разве за эти дни мы уже не натренировались?

– Ты прекрасно знаешь, что это совсем не то. Мы делали для себя, но спектакль‑то для других, для зрителей. Я должна тебя научить, как держаться, чтобы публике было видно, что мы не притворяемся, как убирать волосы с лица, когда я встану перед тобой на колени. Объяснить, сколько на что нужно времени, когда пора менять положение.

– А трудно научиться?

– Да, непросто, но не забывай, мы будем там как любители, особого мастерства никто и не требует. Во всяком случае, лучше поскорей начать практиковаться.

– Тогда сегодня?

– Сегодня нет. Сегодня был трудный день. Сегодня будем любить.

Она захотела любить преступника, отчаявшегося и без гроша в кармане. Это опять‑таки комплекс сестры милосердия?

Тренировки продолжались три дня. Тем временем Марике обзвонила друзей в Амстердаме и договорилась о выступлении. Думаю, она к тому же умудрилась повысить наш гонорар, но поскольку говорила она по‑нидерландски, я не понял.

Кандида я отнес к Марике домой, и ее кошка сразу прониклась к нему симпатией.

– Соседка будет носить им еду каждый день, не бойся. Свою я ей оставляю уже не в первый раз.

25‑го мы приехали в город и назавтра дали первое представление.

Хотите, чтобы я продолжал, господин судья? Хотите знать все? Или думаете, что мое описание и без того достаточно натуралистично?

По правде говоря, мне немного стыдно, наверное, стыднее рассказывать все это вам, чем выступать перед публикой. Но с другой стороны, мне хочется рассказать вам все, у меня впечатление, что вы на самом деле начинаете понимать меня и что теперь невозможно скрывать от вас что бы то ни было.

Давайте так. Отсюда начинается самая трудная, самая интимная часть, о ней невозможно рассказывать экивоками. Выбирайте сами, читать или не читать.

Для меня выступление началось еще до входа в театр, когда я увидел квартал красных фонарей. Вы когда‑нибудь там бывали, господин судья?

С какой стороны к нему ни подойди, постепенно замечаешь, как углубляешься в совершенно необычное место, нечто среднее между Диснейлендом и Гоморрой. Нет, город все тот же, те же разноцветные фасады домов и та же сетка каналов. Только в магазинах одежды начинают попадаться кожаные вещи с металлическими заклепками, нижнее белье все сокращается в размерах, а потом, практически внезапно, подходишь к витрине, в которой все эти прозрачные лифчики и трусики видишь уже не на манекене, а на девушке, и выставленный товар производит отнюдь не легкая промышленность. Витрина – девушка, витрина – девушка. Одна, две, три, десять витрин. Потом – бар, секс‑шоп, кафе и опять витрины, витрины и девушки.

Мы прошли вдоль всей экспозиции. Было полдесятого вечера, еще не стемнело и до нашего номера оставался час.

– Стесняешься смотреть на них? – спросила Марике, подметив мой взгляд, который скользил по телам девушек.

– Нет.

– Тогда давай встанем и посмотрим, это входит в программу.

Это была правда. Я тоже сказал правду, мне не было стыдно на них смотреть, я только чувствовал себя скованно, больше того, наивно полагал, что стану смущать девушек. Стыдно, наверное, походить на других, на мужчину‑самца, быть наравне с ватагой пьяных англичан, которые переходили от витрины к витрине, что‑то выкрикивая, делая непристойные жесты, договариваясь с девушками о цене и изображая разные услуги.