– Теперь раздевайся и бери один из вон тех черных халатов. И повтори в уме наш номер. Да, пожалуйста, – продолжала Марике, – сними часы, дома в постели ты их никогда не снимаешь, но здесь так не принято.
Я разделся догола, набросил халат и уселся на скамью.
Она тоже разделась и встала перед зеркалом, рядом с той девушкой.
Послышался шум аплодисментов и гудение закрывающегося занавеса. Вошли мужчина и женщина, голые, с простыней в руках. Марике посмотрела на них и сказала:
– Эти‑то настоящие любители, эксгибиционисты.
– А как ты поняла?
– После выступления у них всегда страшно довольный вид.
И правда, несмотря на возраст, они походили на влюбленных школьников. Эксгибиционисты нам улыбнулись и тоже сели, счастливые, не одеваясь и продолжая держаться за руки.
Другая пара – девушка и наконец‑то разогретый мужчина – взяли чистую простыню, накинули халаты, он черный, а она белый, и пошли на сцену.
– Давай! – кивнула мне Марике, подбородком указывая на массажистку, мывшую руки в раковине рядом с нами. – Я скоро закончу краситься.
Виржини что‑то спросила у Марике по‑нидерландски, и та кивнула.
– Что она спрашивает?
– Первый ли это раз.
– А что?
– Специальное обслуживание для поднятия духа.
Массажистка расстегнула блузку и вывалила грудь мне на ноги, стараясь как‑то оживить свои механические движения, но мне все‑таки было не по себе. И тем не менее ее усилия увенчались успехом, да таким, что они с престарелой школьницей перекинулись шутками, которые Марике не захотела перевести.
Пришла наша очередь.
Я в черном халате, она в белом. Чистая простыня.
Мы постелили ее на вращающуюся кровать величиной в полкомнаты и встали в позу: я – на кровать, Марике передо мной на колени.
Занавес открылся, и я увидел эту толпу народу. А я стоял перед ними со вздутием под халатом. И мгновение спустя должен был снять халат и продемонстрировать вздутие всем им.
Какой‑то кошмар. Я, Лука Барберис, с университетским дипломом по информатике, специалист по системам защиты. Я, в прошлом владелец королевских апартаментов в Милане, уважаемый программист, известный своим истинно туринским апломбом, стоял тут, зарабатывая на жизнь, но не руками, как рабочий или литейщик, а тем, что у меня еще оставалось, что торчало у меня между ног. Все было потеряно, кроме… обычно говорят, кроме чести, да нет, именно все.
Да нет же, все это происходило не со мной, там стоял не я. А потом, люди платили деньги, чтобы на меня посмотреть, разве это не возбуждает? Платили, чтобы увидеть, как я буду получать удовольствие.
Так я помог себе пережить единственный миг неуверенности, и дальше мы следовали сценарию без каких‑либо затруднений.
Марике развязала пояс у моего халата, распахнула пошире полы, и халат соскользнул с плеч, а потом принялась за дело с преувеличенным желанием, с той наигранной страстью, которая зрителям кажется единственно правдивой.
Я мысленно отсчитал тридцать секунд. Потом – долой ее халат. Медленно. Веду ладонями от самых ее плеч до попы. Она тем временем все еще на коленях.
Десять секунд. Я легонько ее толкаю, и она опускается на спину. Я ложусь сверху, но не прямо на нее, а на вытянутых руках, упираюсь ладонями в кровать, чтобы наши тела были хорошо видны. Она расставляет ноги, я приподнимаю сначала одну руку, потом другую, и она забрасывает икры мне на плечи. Теперь я двигаюсь взад‑вперед, тоже немного расставив ноги, чтобы не заслонять самой важной точки, точки стыковки.
Считаю: раз, два, три. Это круги, которые кровать описывает вокруг своей оси.
После третьего круга пора менять положение.
Теперь публика желает видеть, как трясутся от моих толчков груди Марике. Раз, два, три: еще три круга. |