|
Уступает. Кошелка, действительно, чертова. - Вам далеко? - В Бутырки, передачу несу. - Давно сидит? - Который месяц. - Ручателей нет? - Вся Москва - ручатели, потому и не выпускают. - Молодой? -Нет, пожилой... Вы, может быть, слышали? Бывший градоначальник, Дский. ----------- С Дским у меня была такая встреча. Мне было пятнадцать лет, я была дерзка. Асе было тринадцать лет, и она была нагла. Сидим в гостях у одной взрослой приятельницы. Много народу. Тут же отец. Вдруг звонок: Дский. (И ответный звонок: "Ну, Дский, держись!") Знакомимся. Мил, обаятелен. Меня принимает за взрослую, спрашивает, люблю ли я музыку, И отец, памятуя мое допотопное вундеркиндство: - Как же, как же, она у нас с пяти лет играет! Дский, любезно: - Может быть, сыграете? Я, ломаясь: - Я так все перезабыла... Боюсь, вы будете разочарованы... Учтивость Дского, уговоры гостей, настойчивость отца, испуг приятельницы, мое согласие. ------------- * Моей сестре (примеч. М. Цветаевой). - Только разрешите, для храбрости, сначала с сестрой в четыре руки? - О, пожалуйста. Подхожу к Асе и, шепотом на своем языке: - Wi(р1)rweе (реш]ide[re]nT nlei[pet] te[pe]r spi[pi]... Ася не выдерживает. Отец: - Что это вы там, плутовки? Я - Асе: "Гаммы наоборот!" Отцу: - Это Ася стесняется. --------- Начинаем. У меня в правой руке ре, в левой до (я в басах). У Аси - в левой руке ре, в правой до. Идем навстречу (я слева направо, она справа налево). При каждой ноте громогласный двуголосный счет; раз и, два и, три и... Гробовое молчание. Секунд через десять неуверенный голос отца: - Что это вы, господа, так монотонно? Вы бы что-нибудь поживее выбрали. В два голоса, не останавливаясь: - Это только сначала так. ---------- Наконец, моя правая и Асина левая - встретились. Встаем с веселыми лицами. Отец - Дскому: "Ну, как вы находите?" И Дский, и свою очередь вставая: "Благодарю вас, очень отчетливо". - --------- Рассказываю. По ее просьбе называю себя. Смеемся. - О, он не только к шуткам был снисходителен. Вся Москва... На углу Садовой прощаемся. Снова под тяжестью кошелки перекашивается плечо. - Ваш батюшка умер? - До войны. - Уж и не знаешь, жалеть или завидовать. - Жить. И стараться, чтобы другие жили. Дай вам Бог! - Спасибо. И Вам .Институт. Думала ли я когда-нибудь, что после стольких школ, пансионов и гимназий, буду отдана еще и в Институт?! Ибо я в Институте и именно отдана (Иксом). Прихожу между 11 ч. и 12 ч. каждый раз сердце обмирает; у нас с Заведующим одни привычки (министерские!). Это я о главном Заведующем, Мре, своего собственного, Иванова, пишу с маленькой буквы. Раз встретились у вешалки, - ничего. Поляк: любезен, Да я по бабушке ведь - тоже полячка. Но страшнее заведующего - швейцары. Прежние, кажется, презирают. Во всяком случае, первые не здороваются, а я стесняюсь. После швейцаров главная забота не спутаться в комнатах. Мой идиотизм на места.) Спрашивать стыдно, второй месяц служу. В передней огромные истуканы-рыцари. Оставлены за ненужностью... никому, кроме меня. Но мне нужны, равно как я, единственная из всех здесь, им сродни. Взглядом прошу защиты, из-под забрала отвечают. Если никто не смотрит, тихонько глажу скованную ногу. (Втрое выше меня.) Зала. Вхожу, нелепая и робкая. В мужской мышиной фуфайке, - как мышь. Я хуже всех здесь одета, и это не ободряет. Башмаки на веревках. Может быть, даже есть где-нибудь шнурки, но... кому это нужно? Самое главное: с первой секунды Революции понять: Все пропало! Тогда все легко. |
