Не помня себя от гнева, она выскочила из офиса и прошагала по улице с полквартала. Нет, ей не нужен Джефф Мюррей! Но на подходе к следующему кварталу сердечная боль начала стихать. Может, она слишком быстро поддалась приступу гнева? Джефф устал, переутомился и наговорил, конечно, кучу такого, чего на самом деле не хотел. Не лучше ли ей проявить к нему больше понимания: просто сесть с ним рядом и поговорить по душам? Но она позволила своим оскорбленным чувствам и уязвленной гордости взять верх над здравым смыслом…
Пройдя еще с квартал, она замедлила шаги и углубилась в самоанализ. Нет, она не поторопилась выплеснуть весь свой гнев! Все постепенно возвращалось на свои места. Джефф хотел заставить ее сделать то, с чем она была согласна: он принудил се к увольнению. Но почему он так поступил? Может, потому, что наконец понял: он никогда не сможет уделять ей достаточно внимания, одаривать ее такой любовью, какой она страстно желала? Или же… или же все это имело отношение к его предложению на некоторое время покинуть город?
Какими бы соображениями он ни руководствовался, вынуждая ее уехать, она не в состоянии была представить себе, что он мог так легко с ней расстаться. Они с таким старанием возводили, дюйм за дюймом, песчаный замок своего счастья, а он вдруг взял и как хулиган на пляже растоптал его… Возникшее у нее в груди чувство душевной опустошенности предвещало, что слезы вот-вот польются из глаз.
Когда она подходила к крыльцу своего дома, слезы уже застилали глаза, а нижняя губа дрожала. Как мог Джефф быть с ней таким жестоким? Какими бы ни были его соображения, результат оказался печальным: она чувствовала себя разбитой, униженной, одинокой, и никогда не простит ему этого. То, что она сказала ему, вполне соответствовало ее намерениям: между ними все кончено.
Когда Лоретт ушла, Джефф минут пятнадцать сидел в глубокой задумчивости. Несколько раз он протягивал руку к телефону, даже накручивал диск, но всякий раз в нерешительности возвращал трубку на место.
Он хотел прогнать ее из города и, судя по всему, преуспел в этом. Но сейчас он полностью отдавал себе отчет в том, что явно переборщил и может навсегда потерять ее.
Отчаянным жестом он вновь схватил трубку и стал накручивать диск. Нужно немедленно все уладить! Он извинится перед Лоретт, скажет, что любит ее, и сделает все на свете, чтобы удержать ее рядом с собой!
Он только закончил набирать номер телефона Лоретт, и на другом конце провода послышались продолжительные гудки, как вдруг отворилась задняя дверь и в комнату, крадучись и настороженно оглядываясь, вошел Реджи.
— Мне кажется, нам нужно немедленно пойти к судье и получить ордер на обыск в доме Эврайла Харрисона.
Телефон в доме Лоретт все не отвечал. Джефф вытаращил на Реджи глаза.
— На каком основании?!
— Сегодня в горах я видел старика: он нес набитый под завязку бумажный мешок. Возвращался с пустыми руками. Думаю, он там с кем-то встретился и передал свою поклажу.
— Картинами нельзя набить мешок, — возразил Джефф.
— Можно, если речь идет о свернутых холстах.
Джефф после еще нескольких продолжительных гудков положил трубку. Теперь он пытался представить себе, с какой физиономией предстанет перед Лоретт и предъявит ордер на обыск. Это было все равно что загнать последний гвоздь в крышку гроба их взаимоотношений.
— Нельзя ли с этим повременить? — спросил Джефф.
Его собеседник бросил на него раздраженный взгляд:
— Почему?
И в самом деле — почему? Потому, что он влюблен во внучку Эврайла Харрисона и этот поступок навсегда поставит крест на их любви? Такой довод казался Джеффу вполне убедительным, но он вряд ли мог разжалобить человека, проделавшего долгий путь от Нью-Йорка до их городка с целью обезвредить преступников…
И Джеффу пришел в голову более убедительный довод:
— Если мы обыщем дом, то это наверняка вспугнет других членов банды, и наши шансы задержать их резко упадут. |