— Передайте в штаб корпуса, — сказал генерал.

И офицер написал на белом бланке: «5 час. 10 мин. — 10-я бригада докладывает: атака началась — малоэффективный заградительный огонь противника — сильный пулеметный обстрел».

Офицер наколол второй экземпляр, снятый под копирку, на другой штырь и подал оригинал телефонисту, который в свою очередь прочитал донесение в трубку.

С неуклонной и монотонной медлительностью накапливались белые и розовые телефонограммы. Одна бригада ворвалась в траншеи противника; другая задержалась перед бетонированным гнездом вражеских пулеметов. Генерал усилил ее подразделениями 3-й бригады, затем несколько раз распорядился передать по телефону приказ артиллеристам разрушить эту «коробочку с пилюлями». И все эти приказания записывались на белых и розовых бланках. Офицер, стоявший перед гигантской картой, аккуратно переставлял на ней маленькие кусочки цветного картона. Вся эта методичная суета напомнила Орелю атмосферу крупного банка в разгар биржевых операций.

Около шести часов утра начальник штаба жестом подозвал Ореля, подвел его к карте и, указав расположение огневых позиций французской батареи 155-миллиметровых орудий, попросил сходить к ее командиру и приказать ему во что бы то ни стало разгромить участок железнодорожной насыпи, откуда непрерывно бил пулемет или, возможно, стреляли даже два пулемета. Телефонная связь с батареей оборвалась.

Снаружи все было спокойно. По-прежнему лил дождь. Дорога превратилась в ручей из желтоватой грязи. Громыхание пушек, казалось, удалилось, но это впечатление было обманчиво — в деревне, раскинувшейся перед замком, то и дело вспыхивало зловещее красное зарево разрывов.

Небольшие группы раненых, обмотанных бесформенными повязками, окровавленных и грязных, едва тащились к полевому госпиталю. Орель вошел в еловую рощу. После дорожной грязи пружинистый ковер из мокрых хвойных игл показался ему просто восхитительным покрытием. Выстрелы французской батареи раздавались совсем близко, но Орель все никак не мог ее найти. В штабе ему сказали: «Северо-восточный угол рощи». Но где же, черт возьми, северо-восток? И вдруг среди елок мелькнул синий мундир, и в тот же миг где-то уже совсем рядом выстрелило орудие. Свернув вправо, Орель сделал еще несколько шагов и на опушке разглядел артиллеристов, хорошо замаскированных густым кустарником. Какой-то старшина, сидя верхом на стуле в расстегнутом кителе и в кепи, повернутом козырьком назад, отдавал команды. Орудийный расчет действовал со сноровкой, но неторопливо, как это свойственно хорошим рабочим. Все это походило на какой-то маленький заводик под открытым небом.

— Господин старшина, — сказал кто-то из расчета. — Пришел переводчик.

— Вот как! Тогда мы, может, все-таки узнаем, почему англичане перестали нам отвечать, — сказал старшина.

Орель передал полученное приказание старшине, ибо капитан, командир батареи, ушел на наблюдательный пункт, а лейтенант, командир огневого взвода, отправился искать место обрыва телефонной нитки.

— Договорились, — певучим и низким голосом сказал старшина, уроженец Лотарингии. — Для вашего удовольствия, молодой человек, мы с удовольствием расколошматим эту штуку.

Он позвонил по телефону капитану, затем, попросив показать ему на карте соответствующий участок насыпи, приступил к вычислениям. Орель с минуту постоял около него, счастливый, что нашел этот уголок военных действий, начисто лишенный ложной романтики и где наконец-то можно услышать родную французскую речь.

Затем двинулся обратно к замку. Он пошел через поле, чтобы сократить путь к шоссе, и приблизился к месту битвы. Бригада усиления на ходу перестраивалась в боевые порядки. Орель шел мимо нее в противоположном направлении, нагнал нескольких раненых и дал им по глотку коньяка из фляги.