Наконец, вполне удовлетворенный полковник Боултон решил устроить смотр всем своим пулеметам и — представьте себе! — насчитал уже не пятьдесят, а пятьдесят одну штуку: покуда он терпеливо восстанавливал якобы утерянный пулемет, какой-то идиот из его подчиненных нашел его где-то в дальнем закоулке склада. После чего Боултону еще около двух лет пришлось сотворять в своих хитроумных отчетах часть за частью новый пулемет, возникший, так сказать, из ничего…

— Месье, а вы помните девушку, сторожившую шлагбаум в Ондезееле? — спросил полковник. — Я бы о ней такого не подумал.

— И я бы не подумал, — ответил Орель. — Она очень хорошенькая!

— Но, месье, помилуйте! — с шутливой укоризной сказал падре.

XIX

— Доктор, — сказал падре, — дайте мне сигару.

— Разве вам неизвестно, падре, что молодые работницы табачной фабрики в Гаване свертывают эти сигары на собственных голых ляжках? — предостерег доктор священника.

— О’Грэйди, — вмешался полковник, — ваше замечание нахожу неуместным.

— И все же дайте мне сигару, — повторил падре. — Чтобы придумать текст проповеди, мне необходимо покурить. Интендант взял с меня слово, что я посещу ездовых в тылу. Но пока я еще не знаю, что мне им сказать.

— Не затрудняйтесь, падре, я вам дам самый подходящий текст. Дайте-ка мне на минутку вашу Библию… Ага! Вот, слушайте… «Но Давид сказал: «Не так, братья моя, должны вы распорядиться этой добычей, ибо тот, кто остается в обозе, должен получить такую же долю, сколь и тот, кто идет в бой, и будут делить они поровну».

— Превосходно! — воскликнул падре. — Но скажите мне, О’Грэйди, откуда такой неверующий человек, как вы, так хорошо знает Священное писание?

— Будучи врачом-психиатром, я глубоко изучил его, — сказал доктор. — Меня заинтересовала неврастения Саула. Все пережитые им кризисы отлично описаны. Я также диагностировал безумие Навуходоносора. Это два совершенно разных человеческих типа. Саул апатичен, а Навуходоносор легко возбудим.

— Пожалуйста, оставьте Навуходоносора в покое, — взмолился полковник.

— Я очень боюсь врачей-психиатров, — сказал майор Паркер. — Послушать их — так выходит, что все мы возбудимы, депрессивны, апатичны — в общем, сумасшедшие.

— А кого вы считаете сумасшедшим? — спросил доктор. — Утверждаю с полной уверенностью, что обнаружу у вас, у полковника, у Ореля решительно все признаки, которые я наблюдаю у обитателей сумасшедших домов.

— Хоу! — удивился полковник, явно шокированный.

— Говорю это вполне серьезно, сэр. Между Орелем, который, читая Толстого, забывает про войну, и кем-то из моих старых друзей, кто мнит себя Наполеоном или Магометом, существует различие только в степени выраженности признака, но не в его природе. Орель питается романами из-за болезненной потребности жить жизнью другого человека. А мои пациенты свою жалкую участь мысленно подменяют судьбой какого-нибудь великого человека, чью историю они где-то прочитали и кому завидуют… О, я заранее предвижу ваши возражения, Орель. Что, мол, когда вы со всей живостью своего воображения грезите о любовных чувствах князя Болконского, то вы все-таки помните, что вы — переводчик Орель, прикомандированный к полку шотландских хайлендеров, в то время как женщина, возомнившая себя королевой Елизаветой, когда она моет пол в моем кабинете, не сознает, что в действительности она просто какая-нибудь миссис Джонс — поденщица из Хаммерсмита или другой провинциальной дыры.