На следующий день я все-таки отправился в Аввалык, о котором мой хозяин, Тахир-ака, человек весьма трезвомыслящий, незамеченный ни в легковерии, ни в склонности к пустозвонству, распускал такие противоречивые слухи.

II

С утра я пошел прогуляться по Самарканду, заманивающему своими многочисленными достопримечательностями, средневековыми минаретами, а также доносящимися отовсюду запахами жирного плова, шурпы, лагмана. Этот последний особенно активно пытались продать мне на каждом шагу говорливые смуглые торговцы, в результате чего самому расторопному из них удалось-таки навязать мне целое блюдо этого узбекского разносола. Этот самый лагман, не к еде будет упомянуто, хоть и был вкусный, показался мне чем-то вроде той жуткой похлебки с макаронами, которой пичкали нас еще в армии. Но лагман был потом, уже в конце моей экскурсии. Честно признаться, если бы не мои спецнавыки по ориентированию на местности (любой), я бы немедленно заблудился. У узбекских властей есть скверное обыкновение не вешать на улицы таблички с названиями и не нумеровать дома. А планировка города чрезвычайно запутанна — это вам не Москва с ее четкой радиальной структурой, хотя тут, конечно, и размеры несовместимы. Собственно, в древности город, как и многие другие среднеазиатские города, строили со специальным умыслом запутать пришлых: дескать, свои и так все назубок знают, а вот чужак!.. Пришлось ощутить на себе эту хитрость в полной мере. Впрочем, это мелочи, совершенные мелочи. От центра Самарканда, от автовокзала, я и выехал в злополучный поселок Аввалык, близ которого развернулись такие своеобразные, скажем так, события.

Слава богу, автобус последовал через весь поселок и вывез меня к самой южной окраине его, откуда уже поднималась дорога к первым предгорьям Зеравшанского хребта, освещенного закатными лучами солнца. Я поднялся на первый перевал и пожалел, что иду один, без жены и дочери. Вот бы полюбовались вместе со мной!.. Несколько рощ, помалу одевающихся зеленью, бурные речушки, пенно сбегающие с предгорий и образующие несколько водопадов, нерукотворные каменные изваяния, которые так привлекают к себе любителей активного отдыха, — все это складывалось в чрезвычайно красивый ландшафт. Я пошел в гору. Дорога oт автобусной остановки тут была одна — верно, тем же самым путем направлялся и Халил Халилов. После чего с ним поступили так жестоко. Дорога, извиваясь, шла вдоль берега местной реки. Кажется, Акдарья ее название.

Что характерно, по дороге направлялся я ОДИН. Хотя уже знал, что туристы не обходят стороной местные достопримечательности, наоборот. Только одного человека я встретил на всем подъеме от поселка к первым предгорьям. Это был диковатого вида узбек, сидевший на камне и методично втыкавший пастуший нож в выемку между камнями. Туда, где виднелась полоска желтоватой, с сильной примесью глины, почвы.

— А что, амак[2], — проговорил я, — что, и в самом деле в ваших местах мрачновато стало? А то говорят разное...

Реакция аборигена была своеобразной. Он поднял на меня черные глаза и, гортанно выкрикнув что-то, вдруг метнул нож. На этот раз не в землю, а в Меня. Это было — полной неожиданностью, однако я среагировал. Собственно, мои руки все сделали за меня чисто машинально: я поймал пущенный в меня нож за рукоятку и заорал:

— Да ты что, сын ишака, зловонное отродье ветра?! — За то время, как я был в Узбекистане, я уже успел насобачиться в местных, весьма образных, ругательствах, — Ты что творишь, чтоб тебя обгадил верблюд? Ну?

Он замахал на меня руками с такой скоростью, как будто возомнил себя ветряной мельницей.