Из-за него мороз прошелся по коже от скул до самых пяточек. Глаза распахнуты, ладони вспотевшие, и меня бросает, то в жар, то в холод. Простыла, наверняка. Ведь это не может быть реакция на его «недопоцелуй», не может!

— Глаза закрой. — Прошептал у самых моих губ.

— За-чем?

— Закрой без вопросов.

— А поговорить нельзя? — спросила еле слышно. — Обсудить твою чрезмерную уверенность…

— Не сейчас. — Медленно, очень нежно он взял в ладони мое лицо. — Олененок, я не передумаю.

— А, может…?

— Уже решил.

В следующее мгновение я перестала помнить: кто я и где нахожусь. Если раньше он целовал, выпрашивая приглашения, то теперь ставил перед фактом: «своего добьюсь независимо от твоего мнения». Это было медленно, горячо и страстно, хотя участвовали только губы. От такого напора можно было без стеснения капитулировать, что я и сделала…

Почти сделала, и он вдруг отпрянул.

— Хорошего понемногу… — тихо оповестил Алек, прикоснувшись губами по моему виску. — Этого хватит, чтобы ты передумала и осталась во Львове?

Так хотелось спросить: зачем? Кем он меня видит и что себе представляет? Ведь мы мало знакомы. Да что там, я почти не знаю его. Он знает меня еще хуже. А ждать и надеяться я больше не намерена.

— Нет.

Алек хотел было отстраниться, а потом со вздохом опять потянулся ко мне.

Зачем? Неужели так важно, чтобы я осталась во Львове в следующем году? И для кого важно? Для Богдана Петровича, для Селози, для него, но он же, работает. Из-за стола его раз десять вытаскивал чей-нибудь звонок на телефон. И он, извинившись, мчался отвечать партнерам или заказчикам. Какая глупость! Нет. Это не правда. Мне все кажется. Просто шампанское в крови бушует и ничего больше. Это всего лишь действие пузырьков игривого…

Через минуту я уже смотрела вслед быстро уезжающему «агрессору» через окно гостиной. Наступление Алека прервал Богдан Петрович, выйдя на крыльцо, он пригласил нас на сладкий стол.

— Пойдем? — нерешительно спросила я.

— Олененок, сладкого мне на сегодня хватит, — загадочно ответил он. — Пиджак не снимай, завтра заберу.

С этими словами я была передана его отцу.

Мы не виделись вплоть до моего отъезда, когда он, сжав мою руку, пожелал счастливого пути. И все… никаких поцелуев, объятий, признаний и предложений.

Ничего.

21

— И с тех пор вы следили за ней? — игриво поинтересовалась Ева. — Были незримым наблюдателем?

Удивительно, услышала ее вопрос и пожалела, что я не героиня зарубежного любовного романа. Где главный герой стойко выдерживает капризы и истерики возлюбленной и исполняет все ее романтические бредни. Но вот, как представила метания и терзания благоверного, так и расстроилась — их у него не было.

И ответ Леши подтвердил простую истину, лишние переживания — прерогатива женщин.

— Нет. Зачем? Она училась, я работал.

— Вы ею не интересовались? — удивилась Ева.

Пришлось пояснить мне:

— Он и без этого был в курсе моих дел. А сам не интересовался. Только приветы передавал «Олененку». Три пять раз в год на праздники я приезжала к маме в Днепропетровск и к Богдану Петровичу во Львов.

— А в промежутках между приездами Оля писала отцу, — добавил Леша, — часто звонила и посылала свои фотографии.