— Как Тухтамурад-ака работает — залюбуешься! Медленно, да верно. А Камбарали обжигает посуду, ну точь-в-точь как вы это делаете!

— Видел бы, как гончарил покойный Тухтаназар-ака!.. Дело спорилось в его руках. Помню, твой дед сидел вот за тем станком, за которым ты работаешь, а Тухтаназар за другим. Я мешал для них глину, поддерживал огонь в печи. Вы в то время были совсем еще крохами…

И при этом воспоминании слабая улыбка забрезжила на лице Мирхайдара.

XI

Прошли осень, зима — наступила весна 1865 года.

В Ташкенте с каждым днем становилось все голодней. К тому же не хватало воды. Деревья только-только начали зеленеть, а уже грянула необычная для весны, иссушающая жара. Арык Кайковус, воды которого не вмещались в берега, пересох, превратился в жиденький ручеек, а скоро и ручеек исчез — только глубокое, в трещинах, русло напоминало о том, что когда-то здесь шумели буйные волны. Высох и Анхор — вода задержалась лишь в редких впадинах, горожане вычерпывали ее оттуда ведрами. С усилением жары и от этих водоемцев остались только грязные, тухлые лужицы. Жажда мучила людей… Никто и не помышлял о севе — где уж там поить влагой поля, самим бы напиться. Вокруг хаузов, затянутых тиной, толпились стар и млад. Многие отправлялись за водой из центра города к окраинным родникам. Болели плечи, стертые тяжелыми коромыслами…

Пыль тучами стояла над городом.

К Ташкенту уже подступили русские войска — город готовился к отпору.

Особое место в обороне Ташкента занимала крепость Ниазбек. Сдать ее — значило вручить противнику ключи от города. Бек, уже вернувшийся в Ташкент, распорядился намертво запереть ворота крепости. У бойниц крепостного вала он разместил стрелков с луками и фитильными ружьями. Они день и ночь вели наблюдение за подходами к городу.

В начале мая Алимкулибек вывел из города в степь тридцатитысячное войско, в том числе две тысячи конных сарбазов, две тысячи горожан-чернохалатников, а также навкаров, присланных в подкрепление из Коканда, и расположил его под Сарытепа. На правом фланге находились кокандские навкары, часть ташкентских сарбазов и чернохалатников и три пушки. Военачальником здесь был Асадуллахан, он восседал на коне, важный, надутый, в окружении своих приближенных. Левый фланг составляли навкары из крепости Ниазбек с восемью пушками и конные сарбазы. Один их отряд затаился в засаде. Во главе их стояли Насриддинбек и казахский танап — Султан Садык-сардар. В центре — костяк войска: всадники, копьеносцы, стрелки с луками и ружьями, выстроенные в восемь рядов чернохалатники-есаулы. Тут же, одна к другой, восемь пушек. Впереди, на холме, гарцевал на верном Карчигае Главнокомандующий, Алимкулибек. Вокруг сгрудились Султанмухаммад, Иноят-мирза и другие вельможи и сановники. Они напряженно, из-под ладоней всматривались вдаль — там виднелось множество палаток и замершие в пешем строю солдаты: сверкали примкнутые штыки, мундиры перекрещены белыми лентами.

Но вот штыки заколыхались — русские двинулись вперед. Не доходя примерно версты до войска Алимкулибека, они остановились. От них отделились два всадника, поскакали к холму, где находился бек. Оружия при них не было, и ташкентцы сразу поняли: парламентеры. Приблизившись к Алимкулибеку, всадники натянули поводья. Бек смотрел на них мрачно, выжидающе… Один из всадников, офицер, заговорил по-русски, сильным, звонким голосом. Его спутник, татарин-толмач, перевел:

— Господин офицер говорит, что его послал полковник Черняев. Он предлагает вам сдаться во избежание ненужного кровопролития.

Алимкулибек, пронзив всадников бешеным взглядом, повернулся к Султанмухаммаду, не спускавшему с него глаз, прищурясь, протянул:

— Слышали, сардар?

— Да, светлейший.