— Так ответьте им!

— Как?.. — растерялся тот. — Мне… ответить?

— Не тяните, сардар! Они ведь ждут ответа, — бек показал глазами на саблю, висевшую на поясе у Султанмухаммада. Сардар понял своего повелителя — пришпорив коня, подал его впереди, выхватив из ножен саблю, обрушил ее на офицера. Тот замертво свалился на землю, перепуганный конь умчался в степь. Увидев, какой «ответ» дал бек черняевскому парламентеру, толмач повернул коня и стрелой понесся прочь к русскому войску. Офицер остался лежать на земле, залитый кровью…

Кто-то из навкаров тихо проговорил:

— Как же так, парламентер — лицо неприкосновенное…

Но его никто не поддержал, все боялись за свои головы.

Не успел еще татарин-толмач достичь русского войска, как Алимкулибек, окинув взглядом фланги, воздел руки в напутственной молитве — «фатихе». Сарбазы, застывшие в боевой готовности по бокам и сзади, тоже подняли руки и после заключительного возгласа: «О-омин!» — понукая коней, ринулись вперед. Густая пыль заклубилась за ними… Вслед за кавалерией двинулись навкары, рассыпавшись по степи, как муравьи.

Сарбазов встретил дружный ружейный залп. Скакавшие впереди попадали с коней. Залп гремел за залпом, степь устилали трупы конных и пеших воинов. Девятый залп остановил бекское войско, не сумевшее одолеть и половину расстояния между исходными рубежами и позициями русских. Правый фланг дрогнул, начал выгибаться назад, оторвался от войска — сарбазы и чернохалатники позорно бежали с поля боя. Залп, еще залп. Алимкулибек, словно переломившись, сполз с коня на землю… Карчигай рухнул на подогнутые ноги, завалился набок, и больше уже не поднялся. Двое сарбазов, соскочив с коней, подхватили Алимкулибека под мышки, взвалили его, как хурджун, на коня, поскакали к городским воротам…

Асадуллахан со сроими сарбазами удирал что есть мочи от русских пуль.

Русские, сомкнутыми рядами, с неотвратимостью морского прилива надвигались на остатки бекского войска.

Последними не выдержали и повернули назад сарбазы, возглавляемые Насриддинбеком и Султан Садыком. Они устремились к крепостным стенам, тяжелые ворота закрылись за ними. В степи, из всего ташкентского войска, остались только раненые и убитые.

Это произошло во вторник. В среду русские начали осаду города.

Оттуда помчались гонцы через Зангиата в Коканд.

В четверг скончался тяжелораненый Алимкулибек. В пятницу его, как погибшего за веру, похоронили на кладбище Шейхантаура.

Связаться с англичанами он не успел…

В разгар сарытепинского сражения был убит конь под Миръякубом. Оглушенный падением и ружейной пальбой, юноша некоторое время неподвижно лежал среди убитых, потом осторожно поднял голову, оглянулся, встал и побежал по направлению к городу, но тут его схватили русские солдаты. Ему и еще нескольким пленным навкарам связали руки и повели к полковнику Черняеву.

Полковнику было на вид лет сорок пять. На лице выделялись тонкий, с горбинкой, нос и черные усы. Глаза сердитые, острые…

Он сам тут же, в степи, сидя на ящике из-под патронов, провел допрос. Спрашивал быстро, отрывисто. Переводчиком служил тот же татарин, который сопровождал офицера-парламентера.

— Полковник спрашивает — вы все из Ташкента?

— Я кокандец, — ответил высокий сарбаз, — а остальные ташкентские.

— Полковник спрашивает — сколько ворот в Ташкенте, много ли стрелков на крепостном валу. Ну, быстро, говорите!

Кокандец замялся:

— Откуда нам знать?.. Ворот… вроде, тринадцать.

— Стены мощные?

— Толстенные!

Черняев, окинув пленных, стоявших перед ним с опущенными головами, быстрым, внимательным взглядом бросил несколько слов толмачу и, поднявшись, удалился.