Вазирхон стояла бледная, как полотно, у Халнисы-хола потемнело в глазах, она села на землю, стала царапать себе лицо, всхлипывая и причитая:
— Ой-бой!.. Ограбил он меня, обездолил! Каждый год заставлял продавать алычу, урюк, яблоки, а деньги себе забирал… Потом продал половину моего сада, выручку тоже прикарманил. А мне за всю жизнь нового платья не купил! Ох, я, несчастная…
На шум прибежала соседка. Вместе с Вазирхон они собрали рассыпанные на земле пачки денег, снова запихнули их в матрац. Соседка бормотала:
— Говорят, крысы крадут зерно, тащат его в свои норы, там у них целые закрома! Вот и сосед, ровно крыса, складывал один к одному рубли да червонцы. В первый раз повстречала человека, спящего на деньгах!
— Верно, хола, — с презрением сказал Алиджан. — Он и есть крыса!..
Халниса-хола продолжала сидеть на земле с бессмысленно вытаращенными глазами. Она никак не могла взять в толк, что же происходит вокруг. Словно сквозь туман видела двор, людей, этот злополучный матрац…
Алиджан брезгливо взялся за угол матраца:
— Отнесем его в комнату. Пусть подавится своими деньгами! Нечестно нажитое добро никому еще не приносило счастья.
XXXVIII
Буриходжа, едва придя в себя, забеспокоился о своих деньгах. Когда к нему в больницу пришла Халниса-хола, он первым делом кинулся расспрашивать, куда подевали матрац. Халниса-хола, не желая волновать больного, отвела глаза, проворчала:
— Кому он нужен, ваш вонючий матрац! Этой рухляди на помойке место.
Буриходжа подскочил в постели, выпучил глаза, язык ему не повиновался. Халниса-хола поспешила его успокоить:
— Я затолкнула его в нишу.
Буриходжа облегченно вздохнул. Строго наказал жене:
— Гляди, никого к нему не подпускай! А то, и правда, выбросят. Рухлядь, рухлядь… Я к нему привык, — он даже хихикнул. — Оба мы старые… А старый друг лучше новых двух.
Спустя несколько дней после выздоровления Буриходжа заявился к Халнисе-хола. Увидев сидевшего на айване Алиджана, удивился:
— Ты что же не на работе?
— Я во вторую смену.
Буриходжа поздоровался с женой, занятой шитьем, подсел к Алиджану, тяжко вздохнул:
— Ох-хо, трудные наступили времена… Расходы — с дом, доходы — с песчинку.
— Туго, значит, с деньгами? — с иронией спросил Алиджан. — Совсем обеднели?
Буриходжа, не учуяв в его словах подвоха, покорно согласился:
— Туго, сынок, туго… Еле концы с концами свожу. Хоть ты бы помог…
Алиджан, словно наяву, увидел перед собой матрац, вспухший от денег, усмехнулся:
— Чем же я-то могу вам помочь?
У Буриходжи загорелись глаза:
— Нашел бы работу подоходней!..
— Меня и эта вполне устраивает.
— А ты не только о себе думай. Войди и в мое положение. Времена-то тяжелые…
— Тяжелые для тех, кто не работает и деньги добывает нечестным путем, — отрезал Алиджан.
Халниса-хола подняла от шитья голову, хотела что-то сказать, но только вздохнула. А Буриходжа, заметив, наконец, насмешку в словах пасынка, процедил сквозь зубы:
— О ком это ты говоришь?
— Вам лучше знать, о ком.
— Гляди, — пригрозил Буриходжа. — Бог накажет тебя за твою дерзость!
— Хватит вам о боге. И так уж превратили наш дом в мечеть.
Халниса-хола, наконец, не выдержала, вмешалась в спор:
— Сынок, как ты с отцом разговариваешь? Повелся, видно, с дурными людьми, совсем потерял уважение к старшим. |