Вдруг по его босой ноге пробежала мышка, наверняка одна из тех, что выбежали в спальню, изгнанные из своей норы первыми попытками колдуна, исполнявшего приказ Генесия. Маниакис вздрогнул и невольно посмотрел вниз; гипноз мгновенно разрушился. Шатаясь, он отошел от окна, повернувшись спиной к смертоносному взгляду кошмарных глаз.

Потом он услышал, или ему показалось, что услышал, отвратительный визг, вопль бессильной ярости, после которого, казалось бы, немедленно должна была появиться стража, вооруженная мечами и луками… Но в резиденции Самосатия по-прежнему было тихо и мирно. Может, все это ему только почудилось? Может, все, включая чудовище за окном, существовало лишь в его воображении?

Если так, то воображение только что едва не убило его! Очень осторожно Маниакис снова бросил взгляд в сторону окна. Тварь все еще была там и поедала его глазами. Но он уже знал, с каким противником имеет дело. Она по-прежнему хотела заставить его выйти из спальни, да только сила, с которой чудовище пыталось навязать ему свою волю, почти сошла на нет.

Если бы титул вельможи мог принести маленькому зверьку хоть какую-нибудь пользу, Маниакис произвел бы мышь в нобли, не сходя с места. Ведь не попытайся колдун Генесия сперва прорваться сквозь мышиную нору, его последующая атака удалась бы наверняка. Могущественнейший маг спасовал перед мышонком! Здесь сквозила явная ирония судьбы.

Но до безопасности была пока далеко. Когда чудище, парившее за окном, осознало, что уже не в состоянии принудить жертву добровольно броситься ему в пасть, оно снова испустило вопль — еще более громкий и яростный, чем раньше. На мгновение Маниакис решил, что после, этого тварь отправится восвояси, к пославшему ее магу. Но нет. С быстротой молнии жуткое создание рванулось к окну, намереваясь силой пробиться сквозь охранные чары Багдасара. Раз уж не осталось другого выбора.

Когда тварь достигла того места, где васпураканский маг прикрепил два куска бечевки, заполыхали ослепившие Маниакиса золотые и голубые молнии. Вдобавок он почти оглох от громовых раскатов, успев подумать, что уж теперь-то яркие вспышки, грохот и дикий вой отвратительной твари перебудят не только обитателей резиденции Самосатия, но и половину жителей Опсикиона.

Ничуть не бывало. Ночь оставалась тихой и безмятежной. Когда зрение восстановилось, причем без той рези в глазах, какую обязательно вызвал бы близкий удар настоящей молнии, Маниакис еще осторожнее, чем прежде, взглянул в сторону окна, готовый немедленно отвернуться, если чудище снова попытается загипнотизировать его.

Но тварь исчезла. Маниакис, теперь уже по своей воле, приблизился к окну и окинул взглядом горизонт поверх домов Опсикиона. Далеко на западе он увидел постепенно меркнущий огненный след, направленный, как ему показалось, в сторону Видесса. В отдалении затявкали сразу несколько собак. Возможно, они ощутили злую колдовскую силу, которая только что устроила шабаш вокруг резиденции Самосатия. А может, просто заметили кошку. Маниакис не взялся бы сказать, что именно учуяли псы.

Вдруг все мысли о собаках разом вылетели у него из головы. Теперь его волновала куда более насущная проблема: стал сегодняшний случай концом колдовских атак Генесия или только лишь их началом? Дыхание Маниакиса становилось все более неровным по мере того, как им снова овладевал страх. С расстояния во много миль первая же попытка пробить охранные заклинания Багдасара едва не увенчалась успехом. Чем же тогда закончится следующий удар, подготовленный более тщательно?

Он стиснул в руке амулет, преподнесенный ему Багдасаром. От камня не исходило заметного тепла. Значит, заклятия устояли на славу. Если бы они рухнули, амулет оказался бы его единственной, последней защитой. Маниакис терпеть не мог отступать на последнюю линию обороны во время войны и полагал, что в колдовстве этого тоже следует избегать.

Пока ничего не случилось. Залетавший в комнату легкий ночной бриз приносил с собой сладкий, тяжелый запах жасмина, перемешанный с характерной для приморского города вонью гниющих водорослей и несвежей рыбы.