Эдмонд Гамильтон. Молот Валькаров
I
Вы – обычный человек, нормальный индивидуум. Вы живете обычной жизнью в обычном мире. И вдруг за один день, за несколько часов одного дня, все вокруг вас рушится, расползается, как промакашка под дождем, и вы открываете, что шагнули прямо ОТСЮДА в бездонные черные глубины космоса, не имеющего ни начала, ни конца, ни одной знакомой истины‑соломинки, за которую можно было бы зацепиться. Именно это и случилось с Нейлом Бэннингом. Ему исполнился тридцать один год, он работал коммиворяжером нью‑йоркского издателя, был здоров, хорошо сложен и доволен своей работой. Он ел три раза в день, был недоволен налогами и временами подумывал о женитьбе. Но все это было до его поездки в Гринвилль. Все получилось совершенно случайно. Деловая поездка по западному побережью, осознание того факта, что поезд всего в сотне миль от места, где прошло его детство, и внезапное сентиментальное решение. Три часа спустя ярким весенным днем Нейл Бэннинг вышел из вагона в маленьком городке штата Небраска. Он взглянул на голубую равнину неба с пятнышками облаков на ней, перевел взгяд на широкую, сонную главную улицу и улыбнулся. Ничего не изменилось. Такие городки, как Гринвилль, неподвластны времени. Возле вокзала стояло одинокое такси. Водитель, скуластый молодой человек, с неописуемой кепкой на затылке, положил багаж Бэннинга в машину и спросил: – В отель «Эксельсиор», мистер? Это лучший. – Отвезите туда багаж. Я пройдусь пешком, – ответил Бэннинг. Молодой человек посмотрел на него. – В любом случае платите пятьдесят центов. Прогулка у вас выйдет длинная. Бэннинг заплатил водителю. – И все‑таки я пойду пешком. – Деньги ваши, мистер, – пожал плечами водитель, и машина отъехала. Бэннинг зашагал по улице, а свежий ветер прерии трепал полы его пальто. Бакалейная лавка, дом лесозаготовителной компании, железоскобяные изделия старого Хортона, парикмахерская Дела Паркера. Тяжеловесный парралелепипед мэрии. На молочной закусочной появилась новая реклама – колоссальное изображение конусообразного стаканчика мороженного, а Хивэй‑гараж стал больше, добавился участок, заполненный сельскохозяйственной техникой. Бэннинг шел медленно, растягивая время. Встречные смотрели на него с открытым, дружелюбным любопытством жителей Среднего Запада, и он сам вглядывался в их лица, но ни одно не казалось знакомым. Да, десять лет отсутствия – это много. Однако должен же встретиться хоть один знакомый, должен же хоть кто‑то поприветствовать его в родном городе! Десять лет – все‑таки НЕ ТАК УЖ МНОГО. Он повернул направо у здания старого банка и пошел вниз по Холлинз‑стрит. Два больших, редко застроенных квартала. Дом‑то, во всяком случае, должен стоять по‑прежнему. Дома не было. Бэннинг остановился, огляделся по сторонам. Все верно. То же самое место и дома по обеим сторонам улицы точно такие, какими он запомнил их, но там, где должен был бы стоять дом его дяди, не было ничего, кроме заросшего сорняками пустыря. «Сгорел, – подумал он. – Или перенесли на другое место.» Но сам с беспокойством чувствовал, что здесь что‑то не так. Дом не так‑то просто стереть с лица земли. Всегда что‑нибудь остается – груда булыжника в том месте, гед засыпан подвал, контуры фундамента, следы старых дорожек, деревья и цветочные клумбы. Здесь же ничего похожего – лишь заросший сорняками пустырь. Казалось, здесь никогда и не бывало ничего другого. Бэннинг огорчился – дом, в котором ты вырос, становится частью тебя самого, это центр вселенной твоего детства. Слишком много воспоминаний связано с ним, чтобы можно было легко смириться с потерей. Но кроме огорчения он чувствовал и недоумение, смешанное со странным беспокойством. |
