— Что-то ты зачастил, — безмятежность отца Джулио стоила бесстрастия Винченцо. Они были знакомы давно и нравились друг другу: роднили спокойствие и ироничность взгляда на сумасбродство мира. — Что там, наверху?

— Гордыня, глупость, распутство, жадность и зависть, — всё как всегда, — ответил Джустиниани, плюхнувшись на соседний стул.

— Абрикосы, небось, давно отцвели? — Джулио подвинул Винченцо плетёный кузовок с сухарями, — угощайся. Ты не видел мои очки?

— Отцвели. Я сыт. Не видел. — Винченцо поднял глаза на монаха. — Скажи, отче, слышал ли ты что-нибудь о проповедях Гвидо Веральди?

Монах пожал плечами, зевнул и наконец ответил.

— Прикладная амвонная моралистика.

— И где её можно послушать?

— В Санта-Мария деи Монти, на восток от Форума. Только стоит ли?

— Не знаю.

— Впрочем, сходи, там фрески Черчиньяни.

— О… тогда конечно. — Винченцо улыбнулся. — А скажи-ка мне, отче, слышал ли ты о колдунах, передающих перед смертью свой «дар» родичам?

— Слышал, — спокойно ответил монах, — уж не тебе ли его вручили, сын мой? В таких фраках ты раньше не расхаживал. Неужто продал душу дьяволу за презренный металл?

Отец Джулио вообще-то шутил. Почти ровесники, они были знакомы со школьных лет, были друзьями ещё в отрочестве. Ланди хорошо знал Джустиниани. Этот человек души дьяволу никогда бы не продал.

Винченцо смерил монаха взглядом и рассказал о смерти дяди и событиях последних дней.

— Он протянул руку, сказал, «возьми», я не подумал ни о чём дурном, мне в голову не приходило, что он — что-то иное, чем истасканный светский щёголь, я понятия не имел о его склонностях.

Монах слушал его молча, то и дело опуская голову, потом снова вскидывая близорукие глаза на Винченцо.

Тот наконец подытожил.

— Я не очень-то верю в эту историю, Джулио, но что, если со мной не пошутили? Этот Нардолини не похож на гаера. Я подумал бы, что меня просто морочат, чтобы вытянуть деньги, но в этой компании нищих нет. В любом случае, если это случилось, чего мне ждать?

Монах был по-прежнему безмятежен и тих, как летняя озёрная гладь. Он верил рассказу Винченцо, но не воспринимал сам рассказ серьёзно.

— Если это — правда, тебе откроется мир бесов, сын мой, ты будешь знать то, чего никогда не изучал, тебе начнут сниться вещие сны, проступят умения, коих ты не имел раньше. Дальше ты будешь жить с дьявольскими дарованиями, станешь колдуном, будешь обязан передать свой дар в последний час сыну и попадёшь в ад, — монах спокойно откинулся на стуле, взял сухарь и вгрызся в него ровными белыми зубами.

Винченцо почесал переносицу. Перспектива была безрадостной и не увлекла его.

— И я обречён на столь печальную участь? — деловито и язвительно поинтересовался он.

— Ну, что ты, сын мой, — возразил монах. — Ты — божественно свободен. Ты можешь отказаться от дара, передать его другому лицу.

Глаза Винченцо блеснули.

— Не возьмёшь ли, отче? — наклонился он к монаху. — Тебе, должно быть, скучно здесь, а беседы с дьяволом могут оказаться весьма содержательными. Он, говорят, прекрасный логик и весьма учёный богослов, он откроет тебя все тайны Писания. Разве не соблазнительно? Берёшь?

— Нет, — покачал головой монах, — не то чтобы я надеялся на рай, но неужто ты обречёшь меня Геенне? Ты благороден.