— Тим, пожалуйста, напиши ей, объясни, что можешь, скажи, что сожалеешь. Уверен, не все так, как она думает.

— Она сказала, что я задумал жениться на ней и содержать Дейзи на ее деньги! Во всяком случае, кажется, она так сказала. Но это неправда. А еще я тогда ушел от Дейзи…

— Ну вот, видишь. Тебе есть что сказать…

— Не годится, это ведь не пустяки, которые можно отбросить или объяснить. Это вся моя жизнь, это я сам, вот в чем загвоздка. Как я сказал, я живу в трясине. А она появилась из другого мира, где все как полагается и люди знают свои начало и конец, и что почем, и что хорошо, а что плохо и тому подобное. Это не мой мир. Я тоже сделал ошибку.

— Но ты любил Гертруду, ты любишь ее.

— Вы пытаетесь подсказать, какие возвышенные слова мне говорить на Ибери-стрит. Бессмысленно. Во всяком случае, она не поймет. Вы пытаетесь придумать для меня оправдание… потому что… потому что вы — это вы… и не думайте, не думайте, что я… не ценю это, Граф. Но это не поможет, я больше не могу тронуть ее сердце. Между нами все кончено. Ох, оставьте меня в покое! Не лезьте в мои дела, не нужны мне ваши доброта, сочувствие и попытки меня понять! Избавьте меня от вашего участия, пусть будет так, как есть, махните на меня рукой, забудьте, не думайте больше обо мне, я не хочу понимания, и пусть все пойдет прахом.

Граф молча, сухо, с разгладившимися морщинами и повисшими вдоль туловища руками выслушал тираду Тима, потом сказал:

— Я считаю, тебе следует оставить эту женщину. Я ничего не имею против нее, я ее не знаю. Я только считаю, что тебе следует расстаться с ней и заняться своей жизнью, своим творчеством, а не просто плыть в одиночестве по течению. Ты можешь превратиться в алкоголика…

— Кто вам внушил это?

— Расстаться с человеком трудно, но возможно.

— Знаю, именно это я и делаю. Господи, как тут холодно! Уверены, что не хотите выпить?

— Тебе следует пожить какое-то время одному, а потом сумеешь…

— Нет! Не получится, Граф. Не нужно прикидывать. И не трогайте вы, ради бога, мою личную жизнь, это единственное, что у меня осталось. Как вы говорите, вы не знаете ни Дейзи, ни как мы живем. А я знаю ее со студенческих лет, когда мы практически были детьми, она — моя семья. Я знаю, кому я всем благодарен. Этой гнусной злобной Анне Кевидж. Ненавижу ее, почему она не вернется в свой монастырь? Она ничего не понимает, а судит людей, будто она Бог. Ведет себя, как поганый полицейский в юбке. Это она настроила Гертруду против меня, я знаю, она…

Графу нечего было возразить. Он слышал, что Анна говорила Гертруде.

— Тим, я очень сожалею, что все так произошло.

— Я тоже, но ничего уже не поправить, кончен бал. Гертруда может устраивать развод по своему усмотрению, я сделаю все, что потребуется, все подпишу. Я снял сколько-то денег с ее счета. Позже верну, сейчас не могу, я живу на эти деньги, мы живем на них. О господи!

— Я мог бы одолжить какую-то сумму, — предложил Граф.

— Граф, дорогой… — проговорил Тим. Подошел, стиснул руки Графа, глядя в лицо этого высокого худого человека, неподвижно стоявшего перед ним, словно по стойке «смирно». Потом двинулся к двери. — А теперь вы должны уйти.

— Хорошо. Но подумай над тем, что я сказал.

— Прощайте, Граф. Спасибо, что зашли. Извините, что выгоняю вас на дождь. Вы были очень, невероятно добры.