Теперь со мной плохие шутки:

         Меня сударыней зовут,

         И за меня три раза в сутки

         Каналью повара дерут,

         Мой Pierre не слишком интересен,

         Ревнив, упрям, что ни толкуй,

         Не любит смеху он, ни песен,

         Зато богат и глуп, ‹…›

         Теперь не то, что было в школе:

         Ем за троих, порой и боле,

         И за обедом пью люнель.

         А в школе… Боже! вот мученье!

         Днем – танцы, выправка, ученье,

         А ночью – жесткая постель.

         Встаешь, бывало, утром рано,

         Бренчит уж в зале фортепьяно,

         Поют все врозь, трещит в ушах;

         А тут сама, поднявши ногу,

         Стоишь, как аист, на часах.

         Флёри хлопочет, бьет тревогу…

         Но вот одиннадцатый час,

         В кареты всех сажают нас.

         Тут у подъезда офицеры,

         Стоят все в ряд, порою в два…

         Какие милые манеры

         И всё отборные слова!

         Иных улыбкой ободряешь,

         Других бранишь и отгоняешь,

         Зато – вернулись лишь домой –

         Директор порет на убой:

         Ни взгляд не думай кинуть лишний,

         Ни слова ты сказать не смей…

         А сам, прости ему всевышний,

         Ведь уж какой прелюбодей!..»

         Но тут в окно она взглянула,

         И чуть не брякнулась со стула.

         Пред ней, как призрак роковой,

         С нагайкой, освещен луной,

         Готовый влезть почти в окошко,

         Стоит Монго, за ним Маёшка.

         «Что это значит, господа?

         И кто вас звал притти сюда?

         Ворваться к девушке – бесчестно!..»

         – Нам право это очень лестно!

         «Я вас прошу: подите прочь!»

         – Но где же проведем мы ночь?

         Мы мчались, выбились из силы…

         «Вы неучи!» – Вы очень милы!.