Леклерк положил два снимка рядом.

– Абсолютно то же холодное выражение.

– Да, тот же взгляд, та же ненависть, то же стремление к убийству… В одном случае одержимому этим стремлением лет тридцать, в другом – хорошо если семь, ну восемь… Так откуда у такой маленькой девочки подобное выражение лица, подобный взгляд?

Молчание. Глава управления по борьбе с преступлениями против личности пустил теперь по кругу оба снимка, лицо его было серьезным. Пока другие изучали фотографии, он, воспользовавшись паузой, встал, налил себе воды из кулера в углу комнаты, проверил мобильник, потом вернулся, стараясь держать себя в руках, но Шарко видел, что другу не по себе. Какие‑то у них с Катей проблемы…

– Еще что‑нибудь, майор Кашмарек?

– Анализ звонков Шпильмана за последние месяцы ничего не дал. Видимо, он в основном использовал для связи с канадцем Интернет. Но пока мои ребята топчутся на месте: бельгиец подчищал за собой все хвосты, и теперь не определить, куда он заходил в Сети и с кем связывался. А в его электронной почте не обнаружилось ничего, относящегося к нашему делу.

Леклерк кивком поблагодарил майора и обратился к своему комиссару:

– Теперь твоя очередь. Давай рассказывай, что было в Египте.

Шарко прочистил горло и стал рассказывать о своих каирских приключениях. Естественно, он предпочел умолчать об Атефе Абд эль‑Аале и о том, что произошло в пустыне, а насчет больничного следа сказал, будто сведения получены от родственника одной из жертв. Надо же – он проявляет недюжинные способности к вранью!

Пока аналитик говорил, Люси внимательно на него смотрела. Ну и рожа у этого типа! А фигура… Нет, таких больше не делают! Все руки в мелких шрамах, на щеках и подбородке – следы заживших порезов от бритья, крепкая голова, не раз перебитый нос… Не будь он полицейским, его можно было бы принять за боксера в полутяжелом весе… Не эталон красоты, но ей казалось, что он обаятелен и что от его могучего тела исходит внутренняя сила.

– Эти девушки страдали коллективной истерией, – заключил между тем комиссар. – И если вы внимательно посмотрите фильм, то убедитесь, что эпизод с кроликами – не что иное, как проявление той же самой коллективной истерии.

– Точно, – признал Леклерк. – Ну и что ты об этом думаешь?

Все взгляды обратились на Шарко.

– Попробуем подвести итоги… Время: тысяча девятьсот пятьдесят четвертый или тысяча девятьсот пятьдесят пятый год, место – вероятно, где‑то поблизости от Монреаля. Комната напоминает больничную палату. С одной стороны девочки, с другой – кролики. Камера, чтобы снять на пленку этот феномен. И феномен не заставляет себя ждать. Девочки в безумном порыве, все как одна, набрасываются на кроликов и принимаются их истреблять. Далее. Тысяча девятьсот девяносто третий год. Каир. Весь Египет, с севера до юга, накрывает волна необъяснимой агрессии. Информация об этом распространяется среди научных сообществ по всему миру. Год спустя происходит убийство трех девушек, проявлявших наибольшую агрессивность. Три убийства, у всех трех жертв изъят мозг.

– И не забудьте про глаза, – напомнила Люси.

– Да, и глаза… Наконец, год две тысячи девятый, шестнадцать лет спустя. Мы обнаруживаем пять трупов, смерть жертв наступила полгода или год назад. Все они застрелены или ранены пулями: в корпус, в голову, спереди, сзади… Что бы вы предположили? Как, по‑вашему, разыгрывалась сцена убийства?

– Эти люди, будущие жертвы, разбегались кто куда? – подумала вслух Люси. – В страхе? Ими тоже овладело что‑то вроде безумия?

– Или наоборот – если провести аналогию с девочками из фильма – напасть сначала попытались именно эти обезумевшие люди.