– Вы, майор Кашмарек…

– Я продолжу сотрудничество с бельгийцами. Кроме того, у меня в работе убийство Клода Пуанье. Мои ребята сейчас там, на месте. Отпуска отменены.

– Замечательно. – Леклерк повернулся к Шарко: – Ну а ты?

Комиссар глянул на часы, потом кивнул на Люси:

– Мы едем в Марсель. Опознали актрису, снимавшуюся в анонимной короткометражке, ее зовут Жюдит Саньоль, и ей наверняка есть что нам рассказать. Энебель, скажешь нам о ней что‑нибудь напоследок?

Люси просмотрела записи в блокноте:

– Жюдит семьдесят семь лет. Вообще она живет в Париже, но сейчас отдыхает в отеле «Софитель», в Старом порту. Жюдит – вдова и наследница бывшего адвоката, специалиста по хозяйственному праву. Поженились они в пятьдесят шестом году, то есть год или два спустя после съемок короткометражки. Она играла в нескольких порнофильмах пятидесятых годов, позировала обнаженной фотографам для календарей и тому подобного, не пренебрегала съемками в так называемых home movies  – любительских фильмах на восьмимиллиметровой пленке. По словам опознавшего ее историка кино, эта женщина отнюдь не была невинным младенцем: в узком кругу она славилась знанием достаточно рискованных сексуальных игр.

– А есть у этого историка кино хоть какие‑то предположения насчет владельца фильма?

– Никаких. Он не знает, откуда взялась эта бобина и кто постановщик. На сегодняшний день фильм остается таким же таинственным, каким был.

Шарко встал, взял со стола папку с резинками, сумку.

– В таком случае нам остается надеяться на то, что с памятью у Саньоль пока еще все в порядке.

34

Мистраль ближе к вечеру яростно дул, выл и осыпал загорелые лица прохожих водяной пылью со Средиземного моря. Шарко и Люси, он в кое‑как починенных солнечных очках и с сумкой, она – с рюкзачком на спине, решили дойти по Канебьер до отеля пешком: в этот час и в это время года здесь скапливается столько туристов, что на машине к старому порту не подъехать. Переполненные террасы кафе, плоскодонки и яхты на рейде – все выглядело празднично.

М‑да, празднично для всех, кроме них. Всю дорогу до Марселя они ни секунды не говорили ни о чем, кроме дела: смертоносная бобина, паранойя Шпильмана, таинственный канадский аноним… Запутанное, каверзное дело, в котором невозможно связать один след с другим, одни выводы с другими. Теперь единственную надежду распутать этот клубок они возлагали на Жюдит Саньоль.

От «Софителя», четырехзвездочной гостиницы, в которой поселилась старая актриса, открывался прекрасный вид на Старый порт и на Бон‑Мер, «Матушку‑Заступницу» – великолепную базилику Нотр‑Дам‑де‑ла‑Гард. Перед зданием – пальмы, дорогие машины, носильщики… Дама за стойкой регистрации сообщила приезжим журналистам,  что мадам Саньоль вышла прогуляться и просила подождать ее в баре гостиницы. Люси озабоченно посмотрела на часы.

– Меньше двух часов до отъезда… Последний поезд из Парижа в Лилль отправляется в одиннадцать вечера. Если мы не успеем в Сен‑Шарль на экспресс в восемнадцать двадцать восемь, я не смогу добраться домой.

Шарко двинулся в сторону бара.

– Этим людям нравится, когда их ждут. Иди сюда, хоть панорамой полюбуемся.

Администраторша пришла за ними в кафе при бассейне около половины шестого. Мадам Саньоль ждет их у себя в номере. Люси уже кипела от злости. Прижав к уху мобильник, она отошла в уголок. Разговор с матерью получился легче и приятнее, чем она думала: Жюльетта хорошо и много ела, пищеварение у нее налаживается, стало уже почти нормальным, если и дальше останется так, ее выпишут послезавтра. Ну наконец‑то! Конец туннеля!

– А до завтра‑то ты точно управишься? – спросила Мари Энебель.