Шарко почудилось, что в том же ритме, в каком на город опускается ночь, он все глубже увязает в незнакомом, тайном чреве египетской столицы.

– Объясните мне подробнее, с какой целью вы приехали в нашу страну.

Комиссар в общих чертах обрисовал всю историю вопроса, но, конечно, не коснулся секретных сторон дела. Он не входил в детали, говоря об обнаруженных во Франции трупах, о сходстве в действиях убийц пятерых молодых людей в Граваншоне и трех египетских девушек, о телеграмме, полученной от Махмуда… Мрачный Атеф походил на джинна с затуманенным взглядом.

– Вы действительно думаете, что эти две столь отдаленные во времени и пространстве истории чем‑то связаны между собой? Какие у вас доказательства?

– Я не могу сказать вам всего, но чувствую, что от меня здесь, в Каире, что‑то скрывают, чувствую, что из дела изъяты страницы. И я связан по рукам и ногам.

– Когда вы уезжаете?

– Завтра вечером… Но я вам гарантирую, что, если будет нужно, вернусь – хотя бы и туристом. И все равно найду семьи этих несчастных девушек и опрошу родственников.

– Однако вы упорный. Но почему вас так волнует судьба каких‑то несчастных египтянок, погибших сто лет назад?

– Потому что я служу в полиции. Потому что время, прошедшее после преступления, не уменьшает силы злодеяния.

– Красивые слова. Их мог бы произнести любой законник.

– Кроме того, я отец и муж. И я предпочитаю идти до конца.

Официантка принесла две кружки с импортным пивом и два набора горячих закусок. Атеф жестом предложил Шарко приступить к трапезе и тихо заговорил:

– Вы связаны по рукам и по ногам, потому что вся полицейская система страны прогнила. Они принимают в свои ряды бедняков, невежд, приехавших в основном из деревень Верхнего Египта, для того чтобы те стали безропотными винтиками в их машине. И платят им столько, чтобы едва хватало на кормежку, вынуждая тем самым тоже продаваться, тоже брать взятки. Это стало системой – а чего ждать, если получаешь за все про все триста фунтов в месяц, это как ваши тридцать евро? Здесь можно купить фальшивые документы, здесь вымогают деньги у таксистов, рестораторов, владельцев магазинов под угрозой лишить их лицензии. О полицейском беспределе говорят везде – от Каира до Асуана. Несколько лет назад в Египте судили за гомосексуализм, и, уж поверьте, нам досталось в их застенках. Пятьдесят процентов полицейских этой страны вообще не понимают, что они делают и зачем. Им приказывают сажать – они сажают. Но мой брат был не из таких. Он усвоил ценности Саида Нурси. Гордость и уважение.

Атеф вынул из бумажника фотографию и протянул ее Шарко. На снимке был молодой человек с хорошей осанкой, выглядевший в полицейской форме сильным и крепким. Отличающийся той диковатой красотой, какая свойственна людям, выросшим посреди пустыни.

– Махмуд всегда мечтал стать полицейским. Прежде чем поступать в школу полиции, он записался в спортивную секцию Дома молодежи – хотел нарастить мускулатуру, чтобы достойно пройти вступительные испытания по физкультуре. А когда сдавал экзамены на бакалавра, получил девяносто баллов из ста. Мой брат был блестящим учеником. Он добился всего сам: никому не платил, никому не давал взяток. И никогда не имел ничего общего с экстремистами, не хотел иметь ничего общего с этой заразой. Все это инсценировка – его смерть.

Шарко осторожно положил фотографию на столик.

– Вы хотите сказать, инсценировка, осуществленная полицией?

– Конечно. Если конкретно – этой собакой Нуреддином.

– Почему? Зачем Нуреддину это было нужно?

– Я сам никогда не понимал почему и зачем. До сегодняшнего дня не понимал. Пока – благодаря вам – не увидел связи с тем пресловутым расследованием.