|
Он надеялся найти там профессора, чтобы извиниться перед ним за обед. С гостем разрешалось разговаривать, и отец Леопольдо был уверен: профессор Пилбим поймет, что он по рассеянности переложил соли. Думал он в тот момент – как это очень часто с ним бывало – о Декарте. Присутствие профессора Пилбима, который уже вторично приезжал в Осеру, лишило отца Леопольдо спокойствия духа и, вырвав из однообразия его жизни, ввергло в более смутный мир, мир возвышенных раздумий. Профессор Пилбим был, пожалуй, величайшим среди живых авторитетом по Игнатию Лойоле и его трудам, а любая интеллектуальная дискуссия, даже на такую столь мало привлекательную тему, как святой иезуит, была для отца Леопольдо подобна куску хлеба для голодного. Тут и таилась опасность. В монастыре нередко гостили молодые люди великой набожности, вообразившие, что они призваны вести жизнь траппистов, и они неизменно раздражали отца Леопольдо своим невежеством и чрезмерным уважением к обету молчания, который, по их мнению, был великой жертвой с его стороны. Их одолевала романтическая жажда принести в жертву и свою жизнь. Он же, придя сюда, обрел лишь весьма шаткий покой души.
Профессора в библиотеке не оказалось: отец Леопольдо сел и снова стал думать о Декарте. Это Декарт из скептика превратил его в служителя Церкви – точно так же, как он привел в лоно Церкви шведскую королеву. Декарт, безусловно, не пересолил бы супа и не пережарил бы рыбы. Декарт был человеком практического склада: это он изобрел очки, стремясь облегчить жизнь теряющим зрение, и кресло на колесиках, чтобы помочь калекам. В молодости отец Леопольдо и не помышлял стать священником. Он привязался к Декарту, не думая о том, куда это может его завести. Следуя Декарту, он в поисках абсолютной истины все ставил под сомнение и под конец, как и Декарт, принял то, что казалось ему ближе всего к истине. Тогда-то он и совершил великий прыжок – куда больший, чем Декарт, – прыжок в мир тишины Осеры. Он не страдал здесь – если не считать истории с супом и с рыбой, – тем не менее радовался возможности поговорить с умным человеком, пусть даже о святом Игнатии, а не о Декарте. Поскольку профессор Пилбим все не появлялся, отец Леопольдо прошел по коридору вдоль комнат для гостей и спустился в большую церковь, которая в этот час, когда двери с улицы в нее закрыты, должна была быть пустой. В часы, когда в церковь не пускали туристов, там бывало мало народу – даже по воскресеньям, так что отец Леопольдо, входя в нее, как бы входил в родной дом, где нет посторонних. Он мог молиться там, как хотел, и он часто читал там молитвы по Декарту, а иногда даже молился Декарту. Церковь была плохо освещена, и когда отец Леопольдо вошел туда со стороны монастыря, он сначала не узнал мужчину, который стоял, разглядывая довольно нелепую фреску, изображавшую голого человека, застрявшего в терновнике. Когда же стоявший заговорил с американским акцентом, отец Леопольдо понял, что это профессор Пилбим. – Я знаю, что вы не очень любите святого Игнатия, – сказал он, – но ведь он был хорошим солдатом, хороший же солдат не стал бы бросаться в терновник, а нашел бы способ причинить себе страдания более целесообразным путем. Отец Леопольдо оставил мысль об уединенной молитве, к тому же редкая возможность побеседовать была куда важнее. Он сказал: – Я не уверен, что святого Игнатия так уж занимала проблема целесообразности. Солдат ведь может быть и большим романтиком. Потому, мне кажется, он и стал национальным героем. Все испанцы – романтики, поэтому мы иногда и принимает ветряные мельницы за великанов. – Ветряные мельницы? – Вы же знаете, что один из наших великих современных философов сравнил святого Игнатия с Дон Кихотом. У них было много общего. – Я с детства не перечитывал Сервантеса. Мне он представляется слишком уж большим выдумщиком. |
