Они пошли обедать вместе — и в этот день, и в последующие. Кора взяла на себя роль покровительницы, как будто он был совсем беспомощен. Каждое утро она с улыбкой приносила ему кофе, говорила, какие блюда лучше всего заказывать за обедом, брала его за руку, чтобы в полдень отвести выпить стаканчик апельсинового сока, намекала, что их знакомство вовсе не обязательно должно со временем прекратиться, старалась стать ему необходимой в повседневной жизни, чего он абсолютно не хотел. И по-настоящему всхлипывала однажды днем, когда он ушел обедать без нее, а когда он грубо похлопал ее по плечу, как бы прося прощения, внезапно прижалась к нему полными бедрами. Он от удивления отпрянул.

— Кора!

Она потрепала его по щеке.

— Не бери в голову, малыш. У тебя впереди еще куча работы.

Затем она упорхнула, а Оуэн остался сидеть за столом, дрожа от макушки до пят. Неделя, еще одна неделя.

— Привет, — сказала Линда. — Как дела?

— Прекрасно, — ответил он, глядя на входящую Кору, одетую в свободную габардиновую юбку и облегающую шелковую блузку. — Пообедать? С удовольствием. Встретимся у… Да? Годится!

Он повесил трубку. Кора уставилась на него. Скользнув в кожаное красное кресло автомобиля, он заметил, что на другой стороне улицы стоит Кора и хмуро смотрит на него.

— Привет, Оуэн, — сказала Линда.

«Линкольн» замурлыкал мотором и скользнул в гущу движения.

Все это глупости, подумал Оуэн. Придется попробовать объясниться с Корой. Когда я оттолкнул ее в первый раз, она решила, что это из благородства, потому что я верный муж и хороший отец. По крайней мере, сделала вид, что это так. О, господи, и тут осложнения.

Они вместе позавтракали, потом пообедали, так как Оуэн решил, что чем больше он будет с Линдой, тем вернее даст понять Коре, что она его не интересует как женщина. На следующий вечер они отправились сначала поужинать, затем в филармонию; через два дня — на танцы, и долго катались по берегу на машине; потом пошли на просмотр.

Когда именно все его планы полетели вверх тормашками, Оуэн так и не понял. Произошло это в ту ночь, когда машина остановилась на берегу океана, и под мягкую музыку, лившуюся из радиоприемника, Линда скользнула к нему, прижавшись своим всемирно известным телом, крепко целуя в губы:

— Любимый.

Он лежал — сна ни в одном глазу, — думая о прошедших неделях, о Коре и Линде, о Кэрол, которую он давно уже представлял лишь по ежедневным письмам и голосу, каждую неделю звучавшему по телефону, да еще по карточке на письменном столе.

Он почти закончил писать сценарий. Скоро он полетит обратно домой. Так много времени прошло. Где же кульминационные пункты, где свидетельство происходящего, кроме как в его памяти? Все это походило на прием, которому его научили в студии: монтаж, серия быстро меняющихся кадров. Таковой казалась ему жизнь: серией кадров, на которых он останавливал внимание и которые тут же исчезали.

На другом конце комнаты часы пробили один раз. Он даже не повернул к ним головы.

Он бежал против ветра, против снега, но Кэрол его не встречала. Он стоял, пытаясь найти ее взглядом в зале ожидания, на этом острове людей и их багажа. Может, она заболела? Он не получил уведомления о вручении посланной телеграммы, но…

— Кэрол?

Воздух в телефонной будке был душен и затхл.

— Да, — сказала она.

— Боже мой, дорогая, неужели ты забыла?

— Нет, — сказала она.