— Это правда, — согласился я, — но не вся правда. Хотя Брэксус считал себя мной, я по-прежнему присутствовал внутри него. Я думал, что все решения принимал я, и лишь позже догадался, что мы с ним были двумя отдельными существами. Я по-прежнему ощущал всё, что ощущал он, мы были вместе.

Пенни перекатилась на бок, повернувшись ко мне лицом и подложив руку под голову:

— И что это за дополнительное чувство?

— Я же тебе рассказывал, что я, как архимаг, могу слышать вещи — голоса, вроде земли или ветра.

— Угу. Но ты сказал, что это на самом деле не как слух.

— Именно. Просто слух — это самое близкое слово для описания того, что я ощущаю. Так вот, это чувство дополняет мой «слух». Пока я был внутри шиггрэс, я развил ощущение чего-то ещё. Я об этом думаю как о «пустоте», или «смерти», или, быть может, «энтропии». Это — сила, сопутствующая жизни, противоположность созидания. Наверное, она — часть мирового равновесия, но я ощущаю её как своего рода тень. Она нависает над всем. В молодых она слабее всего, но в больных или стареющих она становится сильнее, — объяснил я.

— И ты видел её вокруг твоей матери? — спросила она.

Я кивнул:

— Я вижу это во всех. Не всё время, а лишь тогда, когда расслабляю разум, или использую способности архимага без должной сосредоточенности.

— Тебя расстраивает видеть то, что твоя мать умирает, — заявила Пенни.

Я снова кивнул, крепко сжимая губы.

— А вокруг меня ты эту штуку видишь?

Как только эти слова сорвались с её губ, пустота снова вторглась в мои ощущения, и в тусклом свете свечей я увидел, как она скрывается под лицом моей жены — медленный тлен времени, глодающий её жизненную силу. Я крепко зажмурился, силясь закрыть свой разум, отгородиться от своих ощущений.

Её руки обняли меня:

— Тебе следовало раньше мне сказать. Тебя это уже не один год тревожит, так ведь?

— Никто не хочет слышать, что ты наблюдаешь за их постепенным умиранием, — сказал я, сделав долгий выдох. — В основном мне удаётся отгородиться от этого, или отвлечься. Дети в этом помогают, а также царящая здесь суета. Просто время от времени оно берёт надо мной верх. — «А ещё иногда мне снится, как я высасываю жизнь из людей», — подумал я. Однако эту часть я сказать ей не мог. Это было уже чересчур. После всех тех ужасов, которые Пенни испытывала, будучи в руках шиггрэс, я не думал, что она вытерпит мысли о том, что во мне всё ещё могло оставаться семя зла.

Она поцеловала меня в лоб:

— Дуралей ты, вот кто. Тебе положено делиться со мной подобными вещами.

— Никто ничего не может с этим поделать, — пробормотал я.

Пенни стиснула меня сильнее:

— Ты действительно так думаешь? Возможно, мне следует преподать тебе урок.

Я неплохо себе представлял, о чём она могла говорить. «Да, пожалуйста, преподай мне урок». Я поцеловал её в шею:

— Возможно, я согласен учиться.

Она засмеялась, и оттолкнула меня:

— Вот, теперь-то ты себя и выдал! Неужели это всё было уловкой, чтобы обманом заманить меня в твои порочные объятия?

Я пожал плечами, и одарил её своей лучшей озорной улыбкой.

— Дурость бессмертна, — сказала она, повторяя мне в лицо мой старый девиз.

— Но иногда и дурости кое-чего перепадает, — добавил я. Выражение её взгляда сказало мне, что ночь меня точно ожидала хорошая. А затем раздался проклятый всеми богами стук в нашу дверь. «Етить твою налево!», — подумал я.