— Сейчас мне кажется, что мог бы. Я представлял себе это очень ярко.

— Что представляли?

— Музыку, которую вы играли.

— Это же абстрактнейшая вещь! — искренне удивился он.

— Все равно были какие-то картины… Не сюжетные, нет, скорее олицетворение. Такой метафорический сгусток. — Мне было трудно выразить свою мысль.

— Нечто вроде теории символов, — шепнул профессору Криш. — Может быть, именно здесь и заложен мост? Символ эмоции сначала рождает информацию о ней, а потом информационный пакет становится эмоциональной производной. Как вы думаете?

— Об этом потом, — оборвал его профессор и, наставив на меня распухший, изуродованный палец, спросил, точно хлестнул бичом: — Вы знаете кабалу?

— Что-то читал об этом, но… Нет, не знаю.

— И я тоже не знаю. И знать не хочу. Но мне нужен кусочек пергамента с каббалистическими письменами. Дайте мне его.

— Н-но у меня же нет…

— Есть. Вы об этом не знаете, а мы знаем… Как меня зовут?

— Что?

— Я спрашиваю вас, как меня зовут.

— Господин профессор Бецалелис. — Я вспомнил предупреждение Криша и уже ничему не удивлялся.

— Вот именно, Бецалелис. Бе-ца-ле-лис! А о Леви ибн-Бецалеле вы слышали?

— Нет. Никогда.

— Очень жаль. Возможно, я его потомок. Он Бецалел, а я — Бецалелис. Великий каббалист рабби Леви ибн-Бецалел, говорят, жил в конце шестнадцатого века в Праге. Он создал из глины великана — Голема и вдохнул в него жизнь при помощи куска пергамента, исписанного именами ветхозаветного бога. Голем всесилен. Для него нет ничего невозможного. Но он полностью покорен воле своего создателя. Он может творить добро или зло. Я хочу, чтобы он сделал людей лучше. Но как сделать людей лучше? Нужно облегчить их жизнь, и они станут добрее. Накормить и одеть их, избавить от тяжелого труда, и у них появится досуг для чтения моралистов, тяга к наукам и искусству. Для этого я и создал своего Голема… А может, мне это только так кажется? И создал я его из-за одного лишь любопытства, которое всегда толкает исследователя к чему-то непознанному, а порой и к недоступному… Лягушку к змее тоже, возможно, толкает любопытство исследователя. Но я о другом. О моем Големе. Я создал его, но у меня нет волшебного пергамента. Как вдохнуть в него душу? Продайте мне вашу тень, достопочтенный Петер Шлемиль. Я должен оживить Голема… Короче, вы согласны быть моим сотрудником? Точнее, нашим сотрудником: моим и доктора Силиса?

— Простите, господин профессор, я, конечно, хочу, очень хочу, но я никак не разберу, где кончается сказка… Не пойму, где начинается шутка. Вы это всерьез, господин профессор?

— Это серьезно, Виллис. Абсолютно серьезно. — Криш резко повернулся ко мне, смахнув с рояля на пол очередную стопку книг.

— Что вы делаете, сумасшедший? — вскрикнул профессор. — Это же альдины, настоящие альдины! Вы хоть знаете, что такое альдины?

— Простите, профессор. Я нечаянно. — Он нагнулся и стал осторожно собирать с пола пропыленные томики. — Я знаю, что это очень ценные издания… Такие с дельфином вокруг якоря. Пятнадцатый век.

— Пятнадцатый! Шестнадцатый! Это же целое состояние! Я достал их, чтобы проститься с ними. Им цены нет. — Он трепетно и нежно погладил корешок. Но придется продать их, Силис.