— Ты бы себе на осень плащ купила, — заметил отец.
— Повременю, — отозвалась дочь. — Только серые были.
— А тебе какой надобен?
— Синий.
«Подумаешь, модница какая! — удивился Алексей Павлович. — Она даже у рабочих сапог норовит подворачивать голенища не без кокетства».
За обедом Лешка сообщила:
— Родители, я нашла себя окончательно.
Алексей Павлович поглядел молча: что еще такое?
— Людям нужны мыло, кинопленка, пластмассы, — она загибала пальцы левой руки. — Мы дадим все это!
— Кто — мы? — поинтересовался отец. Он не любил длинных речей, не задавал длинных вопросов и умел слушать.
— Химики!
Алексей Павлович сосредоточенно поковырял вилкой горошины на тарелке. Он был очень недоволен тем, что дочка и в этом году не поступала в институт: упустит все сроки, примирится с тем, чего добилась, утратит желание учиться дальше.
— Скоро дадите? — иронически спросил он.
— Постараемся поскорей, — принимая вызов, ответила дочь. — Вот еще год поработаю у аппарата, приоденусь получше, подготовлюсь имеете с Верчиком и поступлю на химфак.
— Ну, если с Верчиком, — Алексей Павлович иронически приподнял бровь.
Он осуждал Верино материнство, боялся дурного примера для дочери.
— Сомнительная последовательность: сначала родить ребенка… — Кадык на его тонкой шее запрыгал, жена делала Алексею Павловичу знаки, прося остановиться, показывая глазами на прислушивающегося Севку, но Юрасов ничего не видел или не хотел видеть.
Лешка покраснела от возмущения:
— Ты напрасно к ней так несправедливо относишься. И потом она — мой друг. Если хочешь знать, она герой. Да, да. И я ее очень уважаю. И… и… даже завидую, что у нее Иришка, а она…
— Что-о?.. — грозно переспросил отец, и впадины на его щеках обозначились резче.
— Нет, я не так сказала, — смутилась Лешка. — Но она все выносит стойко и мужественно…
— На том и остановимся, — пресек разговор Алексей Павлович и стал еще сосредоточеннее нанизывать горошины на вилку.
Только к концу обеда он сказал:
— Леокадия, не забывай: добрая молва о человеке — великое дело.
Однако и здесь Лешка не сдала позиций, но сделала это деликатно.
— Я понимаю, папа, — мягко сказала она, — о Вере молва самая хорошая…
Панарин и Лобунец вышли из общежития в половине седьмого. На Станиславе щегольски отглаженный темно-серый с красным «глазком» костюм. «Только платочка в кармане пиджака не хватает», — ухмыльнулся Потап. Сам он одет по-спортивному. Правда, в шкафу у него висит недавно купленный роскошный макинтош, но он еще стесняется носить его: «На праздник как-нибудь надену».
Пятиморцы у своих домов играли в лото и домино. Женщины, сидя на низеньких скамейках, грызли семечки. Строили игрушечные химкомбинаты дети. Во дворах крякали утки. Возле сараев висели на веревках освежеванные зайцы. Красновато-желтые листья деревьев походили на перезревшие груши.
На стадионе шел футбольный матч — химики сражались со строителями.
Потап, славившийся «пушечным ударом», не устоял и потянул друга зайти, поглядеть хоть одним глазом, как идет игра, Зрители стояли вокруг поля неровной стеной. Самые догадливые принесли с собой чурбаки, сидели на них. Только что прошел дождь, из-за стен комбината ракетой взмыла в небо красавица радуга. |