На сцене — небольшой стол с колбами, пробирками и двумя огромными бутылями, литров по десять каждая.

На одной из них надпись: «NaOH (щелочь)», на другой — «HCL (кислота)».

Все в зале затихли, когда к столу, шаркая, подошел белый как лунь старик в роговых очках, шапочке академика и дребезжащим голосом сказал:

— Новое пополнение славного химфака! Примите приветствие от своих преподавателей!

«Какой знакомый голос, кто бы это?» — гадает Лешка.

— «Новобранцы», — говорит старик, — не бойтесь, смелее и досыта нюхайте химию! Не будьте только «чистыми химиками», а и любите, дружите, отдавайте дань искусству, литературе, всему прекрасному.

«Кто же это? — недоумевает Лешка. — Я уже слышала его голос, он сейчас изменен, а знакомые нотки проскальзывают».

Старик ушел. Его место занял студент старшего курса, тот самый курчавый, лобастый, которого Лешка приметила в коридоре университета в первые дни, накануне занятий.

Глаза у него такие черные, что кажутся частицей черной оправы очков. С этим парнем — его зовут Андреем — связана легенда, которая бродит по университету. Летом группа Андрея выезжала в соседний город на состязания по волейболу. Поезд в дороге остановился, Андрей побежал искупаться в реке и отстал. Добрался один, на платформе с углем. Но как в городе пройти грязному, в трусах, по главной улице, на стадион? Андрей взял в руку небольшую ветку акации и, держа ее перед собой как эстафету, победно промчался по улицам к своим…

…Сейчас на Андрее халат с огромными дырами, выеденными кислотой, с одним полуоборванным, пришпиленным английской булавкой карманом и по крайней мере с двадцатью тесемками на спине.

— Староста первого курса, ко мне! — протянув перед собой, как для благословения, руку, позвал он.

Смущаясь, на сцену поднялся Павел Громаков. Армейская гимнастерка с белеющим подворотничком ладно сидит на нем, сапоги сияют.

Андрей снимает с себя халат и, торжественно надев его на Павла, произносит:

— Ты так же работай и дальше прожигай… халат.

Он достает свиток с сургучными печатями на белых веревочках, похожий на те свитки, что составляли дьяки в приказных избах. Обращаясь к Павлу, строго требует:

— На колени! Повторяй клятву! И да блестит до гроба молибден.

Сделав короткую паузу, громко говорит:

— Начиная жизнь химика, я обещаю…

— Я обещаю… — как эхо, вторит ему Павел.

Требования становятся все труднее и труднее. Громаков, приняв игру, повторяет текст все тише и тише, словно все более пугаясь несоразмерности и невыполнимости обязательств.

— Платить в срок профсоюзные взносы! — совсем тихо повторяет он.

— Не иметь хвостов! — настаивает Андрей.

Павел уныло молчит. В зале хохочут: Нелька — повизгивая, Кодинец — поглядывая по сторонам, словно проверяя, все ли смеются, Лешка смеется так громко, что Саша зажимает ей рот ладонью и испуганно шипит.

— Да покарает меня строгая рука декана, если я что-либо не выполню из этих пунктов…

— Из этих пунктов, — обреченно бормочет Павел.

— А теперь ты должен испытать химию на своей голове. Мы проведем на ней реакцию нейтрализации.

Из-за кулис выскакивают два ассистента Андрея в белых халатах. Андрей держит над головой Павла огромную стеклянную воронку, ассистенты, взобравшись на табуреты, одновременно медленно льют на нее содержимое бутылей.