БЕЛЫЙ И СЕРЕБРЯНЫЙ

Над островом Сара грохотала гроза. Низко-низко над камышовыми зарослями, над берегом, усыпанным сплошь ракушками, над двумя русскими кораблями высвечивали молнии. Струи крупного летнего дождя с шумом хлестали по воде, по палубам кораблей, укрывшихся от ветра в лагуне. Дождь ударял по крышам военного городка, обнесенного молоденькими ивами. Деревца гнулись под тяжестью дбждевых струй и ветра, порывами налетавшего с моря.

Офицеры корвета «Казань», только что прибывшие на остров, сидели в гостиной эскадренного командира, капитан-лейтенанта Николаева. Ждали пока отыграет шторм. Резались в бостон. Молоденькая жена хозяина — девочка лет пятнадцати, дочка боцмана, попавшая недавно в этот дом, разливала в чашки хлебный квас и робко подносила его господам. Пономарев пил, покряхтывая — кислятина хорошо шла с похмелья. Муравьев цедил напиток сквозь зубы.'Глаза у него были воспалены. Второй день его мучила лихорадка. Линицкий, Юрьев, Формицин заняты были картами.

В соседней комнате спорили Басаргин и Остолопов. Голоса их слышались хорошо, но понять, о чем речь, было невозможно...

— Ты, доченька, пойди, разними петухов, — сказал Пономарев, глядя устало на хозяйку. — Тебя они послушают. Какого рожна они там не поделили!

Жена Николаева благообразно кивнула и скрылась за дверью. Тотчас оттуда выскочили оба лейтенанта.

— Ну-ка, Алексей, достань карту, — сказал Басаргин Юрьеву. — Я все-таки докажу этому Фоме-неверующему, что Белый и Серебряный — одно и то же. Вот смотри! — Басаргин расстелил на столе карту и отыскал на восточном берегу Балханский залив. — Вот здесь Белый Бугор... Ну-ка, Муратов, подтверди. Отсюда ты садился в тринадцатом, когда Кията вез к Ртищеву?..

Муратов — низенький армянин с небольшой черной бородкой, в круглой шапке и бешмете, развел руками.

— На Белом садились, на Белом... Только где он этот Белый — шайтан его знает. Меня ведь они с завязанными глазами все время держали. Только посреди моря повязку сняли...

— Нет, ты скажи: Серебряный Бугор есть? — не унимался Басаргин. — Слышал ты, чтобы Белый сам по себе, и Серебряный — тоже?

— Да ведь шесть лет с той поры, господа...— оправдывался переводчик.

Муравьев, болезненно прислушивавшийся к спору, сказал тихонько:

— По-моему, господа, одно и то же. Иначе на карте был бы этот Серебряный Бугор. Не мог же Ладыженский его не заметить!

Остолопов кашлянул и побагровел. Басаргин самодовольно улыбнулся. С минуту длилось молчание. В тишине явно чувствовалось, что чаша весов Басаргина стала полновеснее.

— Хорошо, — сердито выговорил Остолопов.— Каждый остается при своем мнении! — Он надел фуражку и пошел к двери. На ходу бросил: — Каждый сам выбирает дорогу. До свиданья, господа...

Дождь перестал часа через два. Ветер немного поутих. Перестали клониться бело-зеленые ивушки, молоденькие, жалкие с виду. Офицеры вышли из дому и направились на корабль.

— Ты что же, Григорий Гаврилович, господам свой куренек не показал? — упрекнул Басаргина Николаев и пояснил офицерам, указывая на соседский, с красной крышей, дом: — Видели, какую хоромину воздвиг. Сам царь позавидует! Я ведь не на год, не на два здесь селюсь. На всю жизнь,— ответил Басаргин.— Края мне эти положительно нравятся... Будет время, приглашу господ к себе... Дайте срок... А пока что в моей хоромине, как изволил выразиться командир, ничего нет, ни стола, ни кровати. Так что, не взыщите...

Офицеры заговорили все сразу:

— С чего же взыскивать...

— Ничего, ничего, лейтенант.