Появление полусумасшедшего безрукого старика напугало хранителя могилы, но Черный Джейран, привыкший ко всяким неожиданностям, глупо спросил:

— Где твоя рука? Куда дел руку, а? — И опять было захохотал, но увидев в глазах у старика нечеловеческую боль, вдруг осекся, будто поумнел. — Э-хе, яшули, — пожалел он и попросил у меджевура тряпку. Тот вынул откуда-то из угла старую, грязную рубаху. Черный Джейран разорвал ее пополам и начал обматывать руку туркмену. Пострадавший рыбак мучительно выговорил:

— Спрячьте меня... Век не забуду... Спрячьте...

Черный Джейран вместе с меджевуром ввели старика в другую келью и уложили на полу. Хранитель могилы принялся лечить несчастного. Поил каким-то горьким настоем, произносил заклинания...

Поздно ночью Черный Джейран вывел калеку из кельи. Меджевур рассказал, как добраться до моря, и амбал двинулся с пострадавшим в путь. Возле Кара-Су распрощались. Прежде чем уйти к Гургену, старик несколько раз поклялся отплатить добром Черному Джейрану и подался на север. Амбал направился к Авграбадскому заливу...

ГОСУДАРЮ-ИМПЕРАТОРУ

Челекенцы приплыли в Гасан-Кули на закате солнца. Море горело огнем, а над пустыней опускались сумерки. Возле юрт хлопотали туркменки. Огненные языки высовывались из тамдыров. Дым уходил в пески, сливаясь, с наступающей темнотой.

Булат-хан приказал своим людям ночевать в киржимах. Сам направился в кибитку дальнего родственника. Там его встретили как должно: напоили чаем, накормили, посвятили во все новости. Спал Булат-хан крепко.

Проснулся на восходе. Вышел со двора, направился в поле до ветру и увидел большую восьмикрылую кибитку. Около нее стояли русские казаки со штуцерами. Офицеры в расстегнутых мундирах, при эполетах, умывались из кувшина. А поливал им на руки слуга Княта — пронырливый Атеке.

Челекенец заинтересовался. Подошел поближе. Офицеры вытерлись полотенцами, застегнулись на все пуговицы. И тут из кибитки вывалился точно такой же толстый, как Булат, русский поп. Начался молебен. Казаки, а с ними и офицеры опустились на колени, принялись причитать и креститься. Чудно сделалось Булат-хану, что не в ту сторону молятся. Загыгыкал он. Отошел в сторону и тоже стал свершать намаз, обернувшись лицом к святой Мекке.

Не заметил хан, как к нему сзади подошел Атеке и тоже приступил к молитве, быстро выговаривая слова. Вместе они поднялись со своих халатов, отряхнули пыль, оделись и тут Атеке, будто невзначай, узнал Булат-хана.

— Вах, Булат, приехал?! Когда приехал?! Почему ко мне не зашел? Кията почему не навестил?.. Давно ждем тебя...

— Так уж и ждешь, — не поверил челекенец.

— А как же! — уверил Атеке. — Если б знал, где ты остановился, ночью бы на ноги поднял...

— Не скажешь, зачем я тебе понадобился?

— А ты сам не догадываешься?

— Нет, не догадываюсь... Скажи, Атеке...

— Скажу, скажу... Новостей целый ворох. Русские вот приехали, торговлю на нашем берегу заводят, в Хиву своего человека посылают. Кият у них везде, во всех делах помощником. И они его поддерживают. Он ведь на уме... Добился своего, старый верблюд: взял седжре вчера у Мамед-Таган-казия. В седжре так и записано, что первым поселился на острове Челекене человек из рода «кер», из Киятова рода. По наследству островом должен владеть Кият... Теперь думай, как выгоднее тебе устраиваться. Как бы Кият не прогнал тебя с острова...

— Добрыми новостями угощаешь меня с утра, — сказал с невеселой усмешкой Булат-хан. — Только не понимаю — почему ты, слуга Кията, о моей судьбе думаешь, а Кията ругаешь ?..

— Пойдем, пойдем, Булат-ага, — предложил Атеке, отводя хана подальше от кибитки русских.