|
А я так скажу, что серьёзные люди здесь Урсы боятся не меньше, чем кальмаров. Кальмары близко – значит, надо выводить капиталы, вывозить семьи, перебираться, куда кошелёк позволит, на Ирий, Фраваши или на саму Землю. Ясно, как день. А теперь что будет? Урса – он ведь не какой‑нибудь там президент или генеральный секретарь. Урса – марйанне, пречистый воин Господень, ему пять веков отроду, он любого насквозь видит. Это что значит? Это значит, что бежать от него нельзя. Если ты от Урсы бежишь – значит, гнилой ты человек и на совести у тебя скверное. А если ты, допустим, и впрямь человек гнилой, но лицо сохранить хочешь и партнёров по бизнесу? Говорят, марйанне объявят государственный займ. Это нестрашно. Но они ведь потребуют начать обратную конверсию всей промышленности, стратегические производства национализируют, а если у кого‑то что‑то останется, то попросят беспроцентный кредит. И попробуй не дай денег святым воителям. Они тебя же защищать прилетели. Поэтому нынче серьёзные люди все в мыле, в панике, не знают, что делать.
— Понятно, — Тэнра кивнул. – А если говорить о чём‑нибудь по–настоящему странном? Элиммерт задумался, потирая щетинистый подбородок. — Хороший вопрос. «Ещё какой, — мысленно согласился Вася и весь обмяк от острой благодарности. – Какой всё‑таки Тэнра умный. Что б я без него делал…» — По большому счёту, — философски сказал Лейс, — ничего странного с людьми вообще никогда не происходит. Всё от человеческой природы. Нам просто не все причины известны. Но если подумать… как‑то многовато мистики в наше время вокруг. Я не о чудесах, помилуйте. Как бы это объяснить. А, вы земляне, вы не поймёте, — и он махнул рукой. — Почему вы так считаете? — Потому что вы не веруете, — очень серьёзно сказал Лейс. Брови Тэнры приподнялись. — О чём вы? Честное слово, я постараюсь понять. — У вас там, — сказал Лейс, — нет веры. У вас там обряды, самосовершенствование, философия, гуманитарная этика. А у нас на Эйдосе всегда была вера. И настоящее священство – вот чего вы не то, что не поймёте, а просто никогда не видели. Не только вигилианские отцы–командиры, но и мицаритские Учителя – все настоящие люди, чистые перед паствой и перед Богом, хоть мицариты и не тому Богу молятся. — Что вы назвали «мистикой», Элиммерт? — Секты. Тэнра помолчал. Потом медленно, осторожно проговорил: — Раньше на Эйдосе не было сект. — Именно, — Лейс поворошил дрова в костре. – Здесь много веков идёт война. Есть мы и они. И именно поэтому общество не может дробиться дальше. Мы, эйдеты, умеем разрешать противоречия. Мы умеем смиряться, чтобы сплотиться, чтобы не потерпеть поражения в битве. Каждая церковь – призывной пункт. Каждый прихожанин знает, где его защитят и где ему дадут автомат, чтобы он защитил других. Какие, к безликим, мистические ордена? Какие ещё вонючие пророчества?! А ведь они не в игрушки играют. Они людей до самоубийств доводят. Нет, — он плюнул, — прилетят марйанне, разберутся с этой порослью. Бог им в помощь. — И давно это началось? — Кто знает! Поначалу‑то они были незаметны. А кто замечал – думал, опять богема в игрушки играет, фермеры от невежества в суеверия впали. Люди есть люди. Вон, полтораста лет назад Вирайн Лакенти в соборе неделю привселюдно на коленях отстоял, каялся в ереси. Земляне узнали – такой визг подняли, Господи прости. Аж сам Отец–Главнокомандующий в Ватикане извинялся перед мировым сообществом. А что они понимают? И даже Отец не понимал тогда, честно говоря. Всё она, гуманитарная этика. — Чего он не понимал? – спросил Тэнра мягко, почти вкрадчиво. |
