Итак, час спустя мы стояли под газовым фонарём на углу Требек-стрит, ожидая сигнала — резкого свистка и топота дюжины пар кожаных ботинок, — возвещающего о том, что приключение началось. Клуб находился прямо перед нами: ничем не примечательный узкий дом на углу, с белым фасадом. Если бы не тяжёлые занавеси на окнах да отрывочные звуки фортепиано, что будоражили вечернюю тишину, здание можно было принять за банк. Джонс пребывал в странном настроении. Он не сказал почти ни слова с минуты нашей встречи и был явно погружён в свои мысли. Стояла не по сезону холодная сырая погода — казалось, лето никогда не наступит, — и одеты мы были соответствующим образом, в тяжёлые пальто. Может быть, из-за погоды у него болела нога? Внезапно он повернулся ко мне и спросил:

— Вас не удивили слова Лестрейда?

Вопрос застал меня врасплох.

— Какие именно?

— Откуда ему известно, что ваш агент, Джонатан Пилгрим, снимал номер в «Бостонце»?

Я задумался.

— Понятия не имею. Возможно, у Пилгрима в кармане лежал ключ от его номера. Или на какой-то бумажке был записан адрес.

— Ему была свойственна беспечность?

— Он был упрямцем. Порой вёл себя безрассудно. Но он прекрасно понимал, что его могут раскрыть.

— То-то и оно. Он словно хотел, чтобы мы пришли сюда. Надеюсь, что мы не совершаем серьёзную ошибку.

Он снова погрузился в молчание, и я взглянул на часы. До начала облавы оставалось пять минут… Зачем мы пришли так рано? Мой спутник, казалось, старается не смотреть мне в глаза. Поза его всегда была неловкой. Я знал, что он испытывает постоянную боль и вынужден опираться на палку. Но сейчас эта неловкость просто бросалась в глаза.

— Вас что-то тревожит, Джонс? — спросил я наконец.

— Нет. Вовсе нет, — ответил он. И тут же добавил: — На самом деле, я хотел вас кое о чём спросить.

— Пожалуйста!

— Надеюсь вы не сочтёте это за наглость, но моя жена спрашивает, не согласитесь ли вы завтра с нами поужинать. — Я был поражён: неужели его повергало в смущение нечто столь тривиальное? Но не успел я ничего сказать, как он продолжил: — Я, разумеется, рассказал ей о вас, и она жаждет встретиться с вами и расспросить о вашей жизни в Америке.

— С удовольствием приду, — сказал я.

— Элспет очень обо мне беспокоится, — не останавливался он. — Между нами, она была бы куда счастливее, найди я себе другое занятие, иногда она говорит об этом вслух. Естественно, ей практически ничего не известно о событиях в Блейдстон-хаусе. Я сказал ей, что веду дело об убийстве, но опустил все подробности и об этом же прошу вас. К счастью, она не любительница читать газеты. Элспет — натура хрупкая, и, если узнает, что за люди нам противостоят, будет очень встревожена.

— Я вам очень признателен за приглашение, — сказал я. — Кормёжка в «Гексаме» хоть и не дорогая, но отвратительная, к тому же я начинаю побаиваться человека, что живёт в соседнем номере. Сегодня под вечер он снова попался мне на глаза, и я засомневался — а не следит ли он за мной? А насчёт меня не тревожьтесь, инспектор, прошу вас. Я подстроюсь под вас и на все вопросы миссис Джонс буду отвечать в высшей степени деликатно. — Я посмотрел на огонь газового фонаря. — Моя дорогая матушка никогда не обсуждала со мной мою работу. Я знал, что она за меня переживает, и хотя бы по этой причине при разговоре с вашей женой я буду очень осторожен.

— Тогда всё в порядке. — На душе у Джонса полегчало. — Встретимся в Скотленд-Ярде и вместе поедем в Камберуэлл.