— Добрый вечер, сэр, — сказала девочка. Потом показала мне куклу. — Это из Парижа. Мне привёз папа.

— Папа у тебя молодец, — сказал я. Я всегда смущался в присутствии детей, хотя старался этого не показывать.

— Я американцев раньше не видела.

— Надеюсь, тебе не покажется, что мы с тобой сильно отличаемся друг от друга. Ведь мои предки уехали отсюда не так давно. Мой прадед родом из Лондона. Есть тут такой район — Бау.

— А в Нью-Йорке очень шумно?

— Шумно? — я улыбнулся. Интересное слово она выбрала. — Ну, вообще-то жизнь там кипит. А дома очень высокие. Некоторые такие высокие, что их называют небоскрёбами.

— Потому что они скребут небо?

— Делают вид, что скребут.

— Ну, хватит, Беатрис. Наверху тебя ждёт няня. — Миссис Джонс повернулась ко мне. — Она такая любознательная — наверняка когда-нибудь станет детективом, как её папа. Попрощайся с мистером Чейзом.

— Спокойной ночи, мистер Чейз.

И девочка послушно вышла из комнаты.

Я обратил своё внимание на Элспет Джонс. У неё, как я сразу отметил, было очень много общего с дочерью, хотя волосы были острижены коротко, с чёлкой на лбу, а в причёске было что-то греческое. Она показалась мне человеком очень заботливым, спокойным, рассудительным. Одета просто: платье бледно-розового оттенка, пояс, высокий воротник, украшений я не заметил. После ухода Беатрис она полностью сосредоточилась на мне.

— Мистер Чейз, — заговорила она. — Очень рада вас видеть.

— Взаимно, мадам, — ответил я.

— Выпьете грога? — Она показала на кувшин и три стакана, стоявших на медном подносе около камина. — Кажется, эти зимние ночи никогда не кончатся, а пока ждёшь мужа, так хочется согреться.

Она разлила настойку по стаканам, и мы сидели в несколько неловкой тишине, которая наступает всегда, когда люди встречаются впервые, и каждый плохо представляет, по какому маршруту двигаться дальше. Но тут появилась горничная и сказала, что ужин готов, мы расположились за столом и почувствовали себя уютнее. Служанка подала очень неплохо приготовленное жаркое, жареную говяжью шейку с морковью и пюре из репы, всё это было куда вкуснее того, что мне предлагалось в «Гексаме», и пока Этелни Джонс разливал вино, его супруга старательно вела беседу в предпочтительном для неё направлении. Она была прирождённым, искренним собеседником, при этом весь следующий час мы и словом не обмолвились о полиции. Она расспрашивала меня про Америку — что там едят, что представляет собой американская культура, какие там люди. Ей было интересно узнать, видел ли я кинетоскоп Томаса Эдисона — устройство, которое наделало шума в английской прессе… К сожалению, похвастаться тут мне было нечем.

— Как вы находите Англию? — спросила она.

— Лондон мне очень нравится, — ответил я. — Скорее напоминает Бостон, нежели Нью-Йорк, по числу художественных галерей, музеев, по замечательной архитектуре, магазинам. Разумеется, здесь на каждом шагу — живая история. Я вам даже завидую. Будь у меня побольше свободного времени… Всякий раз, как иду тут по улице, вижу столько интересного.

— Может, соблазнитесь и останетесь у нас подольше?

— Не могу такую возможность совсем исключить, миссис Джонс. Мне давно хотелось посетить Европу… и мои родственники об этом мечтают. Многие американцы ведь родом отсюда. Если расследование, которое я веду с вашим мужем, закончится успешно, я могу попросить своё руководство об отпуске.

Я впервые упомянул дело, благодаря которому мы с Этелни Джонсом познакомились… служанка, которая появлялась, словно ниоткуда, и так же быстро исчезала, принесла дымящийся хлеб и пудинг, а наш разговор тем временем коснулся более щекотливой темы.