Нет смысла отрицать существование наследственности. И следя за развитием приемного сына, Эйхорд замечал, что гены отца проявляются в мальчике все сильнее. Напрасно Донна пыталась уверить Джека, что он пристрастен к маленькому Джонатану и наблюдает за ним как полицейский, а не как отец. Эйхорд, всем сердцем любя ребенка, оставался при своем мнении и считал, что жена слишком снисходительна к малышу.

С первых месяцев своей жизни Джонатан обнаружил удивительный негативизм и неприятие окружающего мира. Первое, что он произнес, было слово «нет!». Он кричал его, не переставая, во всю силу своих маленьких легких. Джека беспокоило, что жена позволяла сыну биться в истерике в течение полутора часов, даже не пытаясь его наказать, но вмешательство Эйхорда в воспитание мальчика ограничивалось увещеванием Донны.

Тревожась за судьбу семьи, он решил проконсультироваться у знакомого полицейского психиатра, но ушел не удовлетворенный невнятным заумным наукообразным лепетом и противоречивыми туманными словами, сводившимися к тому, что для двухлетнего ребенка вполне естественно биться в истерике.

Начитавшись справочников по психологии детей, информирующих о том, что отрыв от личности матери в раннем возрасте может вызвать подобный тип невротического поведения, что раздражительности и плохому поведению ребенка следует противопоставить уверенность и спокойствие родителей, и о многом другом в том же духе, Эйхорд пребывал в полной растерянности относительно того, как вести себя с ребенком, орущим так, что раскалывалась голова.

В одном Джек был совершенно уверен: стереотипы поведения, описанные в руководствах по воспитанию детей, не имели никакого отношения к его приемному сыну. Это было не просто хныканье, плохое поведение, истерики. Нет, здесь было что то совсем другое. Джек был уверен, что в глазах малыша он часто видел именно жестокость. Однажды он попытался серьезно поговорить об этом с Донной, но жена посмотрела на него, как на ненормального. И все продолжало идти своим чередом.

Но сейчас, подходя к двери своего дома, он не слышал ни звука. Донна, сидя в старой деревянной качалке напротив дивана, радостно вскочила ему навстречу, а он крепко обнял и поцеловал ее.

– Ну, привет.

– Привет.

– Хороший был день?

– Нормальный.

– Совсем совсем обычный?

– Не совсем, но ничего плохого.

Он засунул свои записи в стенной шкаф, отцепил кобуру, значок, убрал кейс и кожаную сумку, выложил бумажник, ключи, ручки, карманный мусор.

– Ну вот и все. Я в твоем распоряжении.

– Отлично. – Она подала ему стакан с чем то красным.

– М м? Выглядит приятно. Что это? – Он осторожно отхлебнул.

– Овощной сок.

– Неплохо. – Честно говоря, он был бы не прочь добавить в сок немного водки, но счел за благо промолчать. Опустошив стакан залпом, он поставил его на серебристый поднос и плюхнулся в свое любимое кресло.

– Устал? – На Донне были надеты потрепанные, обрезанные выше колен старые джинсы и одна из его старых рубашек, подвязанная узлом под грудью. Жена все еще волновала его как женщина.

– Не слишком, – сказал он с легкой усмешкой. Донна улыбнулась, поняв его намек.

– Потом, потом, мистер Эйхорд. Я вижу, вас очень привлекает то, что Бог имел в виду, когда создал обрезанные джинсы.

Вскочив с качалки, она кокетливо повертелась перед ним.

– О да, – согласился он с улыбкой.

– Спасибо, милый, это так приятно слышать. – Она снова уселась в деревянную качалку.

– А у тебя сегодня был тоже обычный день?

– Нет, – ответила она со странной интонацией. – Джонатана притащила на себе большая черная собака. Знаешь, та, которую ты подкармливал.

– О Боже! Надеюсь, ты не позволила ему играть с ней? Это просто опасно!

Прежде чем ответить.