Он начал небрежно относиться к работе, а когда ему назначили нового партнера, и вовсе стал делать все, чтобы вылететь с работы. Нечто похожее происходило и с Эйхордом.
Монрой Тукер, массивный, с огромными кулачищами, чернокожий детина был не лучшим партнером для Дана. Начальство, похоже, не понимало того, что, хотя Туни и работал многие годы в паре с китайцем, он не стал специалистом в межнациональных отношениях. Расовая ненависть была в крови у Туни и Тукера, и для одной упряжки они не годились. Отношения между ними были крайне неровными, но Дан в конце концов более или менее пришел в себя и начал постепенно возвращаться к нормальной полицейской работе. Однако до безупречности в выполнении служебных обязанностей было еще далеко.
– Ууух, – промычал Дан с полным ртом, передавая Эйхорду лист бумаги липкой рукой.
– Спасибо, – сказал Джек с демонстративной брезгливостью взяв листок двумя пальцами и стряхивая с него крошки.
– Только я в этом паршивом месте знаю, чего он хочет, – сказал Дан, с шумом прихлебывая кофе и рассеянно утираясь полой своей рубашки.
Расовая проблема – это, конечно, не единственное, что мешало нормальным служебным отношениям Тукера и Туни. И Эйхорд помнил, что это началось при расследовании первого же преступления, которым они совместно занимались. Женщина с ухажером погибли от пулевых ранений. Одно из тех дел, которые выглядят неправдоподобно, если облечь их в слова.
Джек вспомнил тот дом, будто это произошло вчера. Жалкая, захудалая двухэтажная квартирка, огороженная полицейской оранжевой лентой с табличкой: «Не заходить за полицейское ограждение». Он видит, как полицейские вводят внутрь, и кровь, и тела.
У каждого собственный стиль расследования. Эйхорд всегда стремился почувствовать преступление, понять самую суть, ощутить ауру. Дан, когда еще относился к работе серьезно, был труженик, работяга. Пунктуальный, дотошный. Его скрупулезность была незаменима при поисках улик. Тукер же походил на паровой каток. Его метод расследования заключался в том, чтобы нестись на всех парах до тех пор, пока не упрешься с размаху в стену.
– Здесь, – сказал Дан, и Эйхорд вошел в комнату, где лежал мужчина.
– Дробовик? – прозвучал риторический вопрос.
Выглядело это как самоубийство. Одно из тягостных бытовых дел, которые удается раскрыть раз в год по обещанью. С первых минут по свежему следу каждый занялся делом. Было похоже, что мужчина убил женщину тремя или четырьмя выстрелами в упор. Надо было очень сильно возненавидеть человека, чтобы так расстрелять, каждый раз вынимая использованные гильзы и отправляя новый жалящий заряд свинцовой дроби в то, что было человеческим существом. После этого он, по видимому, убил себя.
– Он убил ее в спальне. Затем вошел сюда, сел на постель, все тщательно подготовил, приложил оружие к виску и выстрелил.
– Да, похоже.
– И размазался по стене.
Ружье слегка дернулось, и дробь полностью изрешетила лицо мужчины. Что остается от такого лица, представить невозможно, пока сам не увидишь.
Они с Тукером, Брауном и другими полицейскими были в спальне, где лежала женщина. Вдруг Туни прошептал Эйхорду пугающим шепотом, показывая на что то в соседней комнате:
– Смотри!
Это было прилеплено к зеркалу. Усы мужчины, свисающие с одного конца верхней губы, как если бы они были сбриты ножом. Сообразив, что это такое, Туни слегка подвинул Джека так, что в зеркале смотрелось, будто Эйхорд носит усы мужчины, и, несмотря на кровь повсюду, запах и ужасное отвращение, оба они хмыкнули. А Дан сделал нечто непозволительное во время расследования преступления: потянулся и отодрал от зеркала усы и губу, брезгливо держа их на отлете. В глазах у него появился дьявольский блеск.
– Эй, Монро ой, иди ка сюда! – позвал он и проворчал: – Иногда, черт возьми, мне хочется, чтобы тебя уволили. |