Чувствовалось, что он в беде. Его изгнали из зеленого города, потому что его собратья, такие же носители энергии, не понимали его. У него было много врагов - возможно, именно потому что он мог разговаривать с людьми из ее мира. Она прошла в номер 10 и вытерла пыль со светильников и с телевизора, а потом сняла покрывало, скинула башмаки и прилегла на ту кровать, что была дальше от двери. Если бы она могла забрать его из стеклянного города и оставить здесь, он был бы в безопасности. Он мог бы жить в номере 10... "Ты можешь войти", - прошептала она.

     Боб в домики никогда не заглядывал. Все можно было бы устроить очень просто. Она сказала бы мужу, чтобы он никого в номер 10 не селил, пока она не починит телевизор, а сама возилась бы с настройкой до тех пор, пока телевизор окончательно не вышел бы из строя - на тот случай, если бы Боб вдруг решил сам его починить. Он когда-то здорово умел все чинить. Но с тех пор, как они купили этот мотель, он что-либо делать руками, похоже, совсем расхотел, хотя они много чего раньше планировали; сидел целыми днями и пялился в экран, как будто он один из постояльцев, а вовсе не хозяин. А сделать нужно было так много, и она одна никак не могла все успеть. В какой-то степени даже хорошо, что сейчас, дождливой осенью, у них так мало постояльцев. Душевая кабина в номере 2, в их лучшем домике, похоже, треснула вдоль всей задней стенки. Семья из Иллинойса с детьми-подростками залила пивом "королевскую" кровать в номере 4. Даже после того как Розмари матрас на кровати со всех сторон опрыскала Дезодорантом, запах пива все равно вскоре вернулся, только теперь к нему примешивался еще и запах фруктовой жвачки. Наверное, из-за дезодоранта. Впрочем, когда все высохнет окончательно, люди, возможно, ничего и не заметят. Но Розмари так хотелось, чтобы в домиках было красиво и уютно! Не напоказ, а по-домашнему. Чтобы самые приятные из посетителей - семьи с маленькими детишками - приезжали еще и еще. Она ничего не имела против даже грудных младенцев, в отличие от большинства хозяев мотелей, и с удовольствием вытаскивала из кладовой старинную колыбель. Малыши лет шести-семи обожали смотреть телевизор и без конца его включали, но, кроме телевизоров, в домиках ведь действительно не было больше ничего такого, что они могли бы испортить, да и какое, в общем-то, имело значение, сломается очередной допотопный телевизор или нет?

     - Если бы я мог воспользоваться своей энергией... - сказал Розмари ее таинственный друг, как всегда очаровательно улыбаясь, и она повторила:

     - Если бы ты мог воспользоваться своей энергией, то что?

     - - А то, что - для начала - все комнаты в домиках я бы выкрасил белой краской.

     - Ох, нет! - возразила она. - Мне хочется, чтобы все домики выглядели по-разному! Первый - розовый, второй - персиковый, третий - светло-голубой, четвертый - бледно-желтый...

     Он улыбнулся, качая своей светящейся головой.

     - Нет. Все должно быть абсолютно белым, - сказал он. - Белый - вот истинный цвет энергии. А вот ковры на полу вполне могут быть разноцветными. И занавески тоже: красные в белую клетку, синие с белым, желтые с белым...

     - Ах, занавески!.. - сказала она, и сердце у нее упало при мысли об огромном тюке бежевой в зеленую полоску материи, и он, посмотрев на нее, снова рассмеялся, но рассмеялся так дружелюбно и по-доброму, что ей и самой захотелось улыбнуться.